Лежать было так удобно, что меня одолела страшная лень – ни
вставать, ни завтрак готовить мне ничуть не хотелось. Я было опять задремал, но
тут мне показалась, что по реке, сверху, до меня долетел звук – «бум!». Я
приподнялся, оперся на локоть, стал прислушиваться и очень скоро звук
повторился. Тут уж я вскочил, подобрался поближе к берегу, выглянул из-за
кустов и увидел далеко вверху клуб дыма, стелившийся по воде почти вровень с
переправой. Увидел я и шедший вниз по реке набитый людьми пароходик. И сразу
сообразил, что это значит. «Бум!» С борта пароходика сорвался новый клуб дыма.
Понимаете, это они палили над водой из пушки, чтобы заставить всплыть мой труп.
Ну, тут на меня, конечно, сразу голод напал, а костер-то
развести я не мог – он же дымить будет, а ну как его с пароходика заметят. Поэтому
я просто сидел, смотрел на пушечный дым, слушал выстрелы. Река тут была
примерно в милю шириной, а летними утрами она всегда красива, так что я
довольно приятно проводил время, наблюдая за поисками моих останков, только
есть очень хотелось. Ну вот, и вдруг мне пришло в голову, что они же должны по
воде хлеб с вложенной в него ртутью пускать, потому что такой хлеб всегда
останавливается над тем местом, где утопленник на дне лежит. Ладно, говорю я
себе, надо бы посмотреть, вдруг какая булка мимо меня поплывет, уж я дам ей
возможность меня найти. Перешел я на иллинойский берег острова, удачи поискать,
и она мне улыбнулась. Мимо проплывал здоровенный каравай, я почти зацепил его
длинной палкой, да нога соскользнула и каравай поплыл дальше. Я, понятное дело,
встал там, где течение ближе всего к острову подходит – уж на это-то мне ума
хватило. Недолгое время погодя еще один каравай приплыл, и этот я выловил.
Вытряхнул из него катышек ртути и впился в хлеб зубами. Ох и вкусный он был,
наверное, пекарь его для себя испек, – не то что какая-нибудь жалкая кукурузная
лепешка.
Нашел я в кустах местечко поудобнее, сел там на бревно,
уплетая хлеб и следя за пароходом, и очень всем был довольный. И вдруг мне в
голову мысль одна стукнула. Я так понимаю, говорю я себе, что вдова, или
священник, или еще кто молились, чтобы этот хлеб нашел меня, – ну и пожалуйста,
он нашел. Выходит, что-то в этой штуке все-таки есть – в молитве-то, если
конечно ее вдова или священник возносит, а вот моя ни в какую не доходит, стало
быть, молиться только праведникам смысл и имеет.
Запалил я трубку, сижу, курю, на пароходик смотрю. Он
сплывал по течению, и я сообразил, что, когда он подойдет поближе, мне удастся
разглядеть, кто стоит на его палубе, – он же пройдет там, где караваи
проплывали. И, как только пароходик приблизился к острову, я загасил трубку,
побежал к месту, в котором хлеб выловил, и залег на берегу за упавшим деревом.
У него развилка была, вот через нее я и смотрел.
