Максим считался мудрецом и чудотворцем, а направление, которое он представлял, и которое произвело огромное впечатление на Юлиана, называлось теургия — «богодействие», то есть действие вместе с богами и через их посредство. Учение это отвергало магию и гласило, что только тот, кто получил серьезное философское образование и освободился от низменных страстей, может стать теургом. Ибо только такой человек оживлен бескорыстной любовью к богам и людям. Короче говоря, это была мистическая философия в неоплатоническом духе.
Однако в выборе Юлиана крылось нечто большее, чем просто наивный — и весьма распространенный во все времена — интерес к тайному знанию. Юноша был приверженцем древней культуры, ее богатства и разнообразия, считал ее наивысшей ценностью, созданной многими поколениями, а веру в прежних богов понимал как неотъемлемый элемент этой культуры. При этом он полагал — справедливо или нет, это уже другое дело — что христианство является по отношению к этой культуре, понимаемой как единое целое, чем-то чужеродным и даже враждебным.
Отвращали молодого человека от новой религии нескончаемые и все более острые внутренние споры по догматическим и персональным вопросам. В конце концов, были и личные причины: прежде всего неприязнь к набожному Констанцию, который, как считал Юлиан, был причастен к семейной резне.
Поздней осенью 354 г. Галл, брат Юлиана, уже несколько лет управлявший восточными провинциями, был отозван Констанцием и заплатил в Аквилее жизнью за допущенные злоупотребления властью. Затем начались суды над бывшими его офицерами и придворными. Наконец, в Италию, где тогда пребывал император, вызвали и Юлиана.
Его неофициально обвинили в самовольном отъезде из Мацеллума несколько лет тому назад и в недавней встрече с братом, когда тот проездом развлекался в Константинополе, якобы с целью заговора против императора. Либаний пишет: «Его окружали вооруженные стражники, смотревшие дико и разговаривавшие грубо. По сравнению с тем, что они вытворяли, даже тюрьма могла показаться пустяком. Ему не позволяли задерживаться где-нибудь подольше и постоянно перевозили с места на место, что само по себе было мучительно. Он все это терпел, хотя обвинений ему не предъявили».
В течение 7 месяцев Юлиан не мог добиться даже аудиенции у цезаря. Только в конце весны 355 г. дела приняли лучший оборот благодаря заступничеству императрицы Евсевии. Юлиан получил разрешение вернуться в унаследованное от матери имение под Никомедией, а затем, к огромной своей радости, ехать в Афины для продолжения образования. «Евсевия знала, как я люблю учиться, а также понимала, что те края способствуют серьезным занятиям. (…) Я мечтал об этом давно и больше, чем о горах золота и серебра».
