— И я тоже, — говорит Жильбер и расправляет плечи, стесненные только что купленной накрахмаленной рубашкой.
И оба хохочут — так приятно, когда на тебе белая рубашка, новые парусиновые туфли, хорошо отутюженные полотняные брюки.
— Жаль только, — говорит Жильбер, — что надо тащить сверток с грязной одеждой.
В остатки своей формы он закатал и белье, и изношенные ботинки. Банщик охотно дал им веревку, чтобы удобнее было нести, и теперь они с досадой смотрят на этот сверток, который будет только обременять их, тогда как обоим хотелось бы пуститься бегом, как бегают мальчишки в первое утро каникул.
— Может, выбросим? — предлагает Хосе.
— Форма должна быть возвращена, — говорит Жильбер. — Во всяком случае, все, что от нее осталось.
Хосе хватается за веревку.
— Потащим вдвоем. В какую сторону идти к тебе?
— Сейчас увидим, — говорит Жильбер. — Сначала зайдем в кафе и выпьем кофе с молоком.
Жильберу нравится улыбка Хосе — хорошая, искренняя улыбка, открывающая квадратные, крупные зубы. Вымытый, причесанный, маленький испанец был красив, но держался, пожалуй, слишком развязно. Жильбер вспоминает слова солдата-шофера: «Ранний плод — горький плод». Тем не менее, когда они уселись на террасе кафе, Хосе поднял на Жильбера восхищенный, полный обожания взгляд. Ячменный кофе кажется им превосходным. Они смотрят на голубое, безоблачное небо, на большие платаны, на площадь, залитую солнцем, на прохожих, которые никуда не торопятся и ничем не встревожены. Женщины одеты в светлые цветастые платья, мужчины в рубашках с короткими рукавами и отложными воротничками — мало кто в форме. Витрины магазинов выглядят нарядными.
— А здесь и в самом деле нет больше войны, — замечает Хосе. Жильберу пришла на ум та же мысль. Как далеко эта драма,
участниками которой они столько месяцев были! Воспоминание болью отдалось в его теле — заломило руки, ноги, заныла даже кожа. Действительно ли он выбрался из этого кошмара или грезит сейчас? Жильбер так боится проснуться, что поспешно вскакивает.
— Пошли, — говорит он.
Хосе вскидывает на плечо ремень сумки.
— Я его помыл в бане, и он стал немного жестким, но пятна крови tia Долорес все равно не смылись. Он стал совсем некрасивый.
— А что сейчас красивое? — вздыхает Жильбер, растревоженный воспоминаниями.
— Мы! — наивно говорит Хосе, подтягивая пояс на брюках. — Не забудь наши вещи!
Жильбер подхватывает сверток. Его начинает беспокоить то, что мальчуган думает обо всем, тогда как сам он ни о чем не думает — в голове какая-то пустота, разжижение мозгов.
