Зато потом сын неба отвел душу за всю жизнь. Он вышел на тропу, по которой самые крупные звери ходили на водопой. Первый же зверь чрезвычайно обрадовался встрече, ведь двуногие никогда поодиночке не появлялись во владениях этого хищника. «Вот так удача!» — должно быть, подумал он.
А Одиссей как шарахнет в него очередью, вот и удача. А потом он еще палил и палил, пока животные не поняли, в чем дело, и не разбежались в панике. Видимо, у сына неба его антипрофиз еще находился в зачаточном состоянии и не всегда срабатывал или срабатывал как-нибудь половинчато.
Таким образом, мяса для поминального обеда было наготовлено достаточно. А еще как раз в огромном глиняном жбане настойка из сладких корешков доспела, словно чувствовала надвигающуюся серьезную потребность в себе. Пенелопа даже и не знала, что ее муж под старость опять занялся химическими опытами. Дело было за гостями, или как они там называются, провожающие человека в последний путь, а потом участвующие в поминальном застолье. Может, граждане соболезнующие?..
С гражданами соболезнующими оказалось сложнее. Одиссей до поздней ночи бегал по лесу, оповещал соседей, что было нелегко без какого бы то ни было транспортного средства, да еще шалаши стояли в лесу куда реже, чем дома в земной деревне. Удалось оповестить семей сто, но уверенности, что они все поняли и явятся в назначенный срок, не осталось. Дикари либо действительно забыли напрочь русский язык, либо морочили сыну неба голову.
И, действительно, за два часа до назначенного срока возле Одиссеева стойбища было лишь две семьи родственников и больше никого. Зятья посматривали на тестя исподлобья, кидали сердитые взгляды на жен, но помалкивали, лишь изредка кратко взрыкивая на забывающих о скорбности момента ребятишек. Ребятишки прекращали шум, но, конечно, не надолго.
Само собой, большинству понтеян и такое количество провожающих на тот свет было в диковинку. У них смерть отдельного человека никогда не ослабляла абсолютного счастья народонаселения. Стало быть, Одиссей уже мог быть уверенным, что мероприятие запомнится аборигенам надолго. Но какое-то необыкновенное упрямство крепко засело в нем, неизвестно откуда взявшись, какое-то неистовство.
— Ладно, сидите пока, — сказал сын неба родственникам, — не вздумайте смыться, все равно начнем в назначенный час, как я сказал. Вы, Машутка и Юдька, займитесь, что ли, обедом, а вы… в общем, мужики, натаскайте им воды и хвороста. А я сейчас…
