Вдруг сон свалил усталого ходжу:
Когда б он знал, что близко я лежу!
Он спешился и на траве заснул.
Когда в глаза ему рассвет блеснул,
Широкий путь увидел рядом он.
Случайно степь окинул взглядом он.
В степи чернело что-то в ста шагах,
Лежало тело чье-то в ста шагах.
То человек? Зачем же он в ярме?
Откуда он? В своем ли он уме?
Тут любопытство увлекло ходжу.
Сказал: «Давай-ка сам я погляжу».
Увидел: женщину песок занес,
Она — в аркане собственных волос,
Она бессильна, а кругом — песок,
Вонзился в тело каждый волосок.
Она жива? Или уже мертва?
Ее от пут освободив едва,
Он понял: брови и глаза — мои,
И стан и длинная коса — мои,
На подбородке впадина — моя,
Но кем душа украдена моя?
Зачем кровинки нету на лице?
Такую боль я вызвала в отце,
Так был он этой встречей потрясен,
Что вопрошал себя: то явь иль сон?
Не понимал он — трезв он или пьян,
Но вот пришел в пустыню караван.
Направился к нему один из слуг,
Привел моих служанок и подруг.
Узнав меня, — в петле, в песке, в пыли, —
Протяжный плач подруги завели,
Рыдая, лица раздирали в кровь,
Одежды рвали и рыдали вновь.
Ходжа премудрый, пьяный без вина,
В смятении стонал, как дивона.
Увидев солнца моего закат,
Не мог понять он, жалостью объят:
Кто в прах меня втоптал? Какое зло?
Как солнце ясных дней моих зашло?
Омыв меня чистейшей влагой глаз,
Как в саван, завернув меня в атлас,
Он амброй пропитал его густой,
И камфарой, и розовой водой.
Припали женщины к моим ногам
И растирали их, прижав к щекам.
Дошла ко мне как бы спросонья весть,
Почуяла я благовонья весть,
Услышала я нежные слова,
Глаза открыла я, полужива,
Кого же я увидела вокруг?
Друзей печальных, плачущих подруг!
Сказала я: «Стоять не надо здесь,
Долина гибельного ада здесь,
Уйдем скорее, говорю я вам».
Ходжа тотчас же внял моим словам.
Нестройные заплакали звонки,
Пустыни мы оставили пески,
Покой в носилках вновь я обрела,
Все признаки здоровья обрела.
Вдыхала амбру я, пила щербет,—
Избавилась от пережитых бед.
Родник на третьи сутки засверкал.
У родника мы сделали привал.
Велел ходжа разбить у чистых вод
Шатер нарядный, шелковый намет.
Я на высоком ложе улеглась,
Пришел ходжа послушать мой рассказ.
И явным стал рассказ мой для отца, —
От самого начала до конца.
Когда меня он выслушал, на миг
Он старой головой своей поник.
Поняв мою жестокую судьбу,
Вознес он вседержителю мольбу,
Который дочь его от смерти спас.
«В чем благо, — он спросил, — теперь для нас?»
А я: «Меня прогнал в пустыню шах,
Свой гнев обрушил на рабыню шах,
