Федя не совсем ему поверил, но, вспомнив все, что произошло тогда: и разбор на комитете, и гневную речь комсомольского вожака института Несмеянова, и готовый, по слухам, приказ об отчислении, и неожиданный спуск дела на тормозах, — пришел к выводу, что так, наверное, и было, хотя мотивы этого поступка компетентных товарищей остались для него загадкой.
Об этом Федя и спросил куратора. Вопрос тому понравился, и он заговорил на языке замполитов, полагая, наверное, что так его аргументы будут весомее. Он сказал, что в органах работают честные и принципиальные люди. И раз уж им вдруг стало известно, что в той истории он был прав, они не могли пройти мимо этого равнодушно. Ведь решалась судьба молодого человека, без пяти минут выпускника вуза, и они, конечно, вмешались, но, разумеется, так, что Федя не заметил этого вмешательства…
Разговор продолжался в том же духе, но Федя чувствовал, что ведется он вовсе не для того, чтобы убедить его: вот, мол, какие мы хорошие.
Так и оказалось. Данилов стал медленно подводить Федю к мысли, что органы ничего не могли бы сделать, если бы не помощь простых советских людей, которая осуществляется…
Краска бросилась Феде в лицо: он понял, куда клонит Данилов, но и Данилов, увидев Федину реакцию, не стал смягчать момент.
— Да-да, — сказал он, — я имел в виду именно то, о чем ты сейчас подумал. Кстати, а сам-то ты как к этой работе относишься?
Он сказал «к работе», а не к деятельности или помощи… Вопрос был, как ловушка с двумя входами, но и тот и другой входы вели в одно место. Скажи, что относишься плохо, — это не так; скажешь, хорошо — значит, вроде как согласен, а Федя вовсе не был согласен и поэтому пошел напрямик.
— Работа эта, наверное, нужна, но я для нее не гожусь…
— Почему? — спросил Данилов и всплеснул руками так, будто Внучек обманул его в лучших чувствах.
— Я уже выбрал свою профессию, она мне нравится, и я не могу менять ее на другую…
— Ну вот, — искренне огорчился Данилов и от досады хлопнул себя по колену ладонью, — а ведь это так, это правда, но не вся… Ведь ты отклоняешь мое предложение (тут он перегнул палку, никакого предложения не было) потому, что боишься не работы…
— Я ничего не боюсь, — сказал Федя, но Данилов его не услышал.
— …боишься не работы, а того мнения, которое сложилось об этой работе… Ну как же, они со стукачами водятся…
Данилов, сам того не ведая, попал в точку, и с этого момента разговор пошел в живом ключе, без штампованных фраз о необходимости и нужности работы органов…
