У России сегодня нет патриотической концепции, а то, что есть, больше всего похоже на еду, которую уже ели и вдобавок плохо переварили. Яростная ксенофобия, направленная в особенности на Штаты, то есть на идеологическую опасность, а не на ту, что под боком. Чрезвычайно неприятная модальность — должен, обязан, не смей, стой смирно… Как можно внушать призывнику или подростку любовь к Родине, умеющей только требовать?! Не смотри по сторонам. Не отвлекайся. Ты должен меня любить, я у тебя одна. Ты должен служить мне, умереть за меня, и чем скорее, тем лучше. У тебя нет прав — прав нет вообще ни у кого в мире, их придумали либеральные лжецы, и в Америке тоже нету прав, не говоря уж о том, как там бездуховно, но у тебя по крайней мере есть компенсация. У тебя есть я, твоя Родина. Такой Родины больше нет ни у кого на свете, одна я такая, и за это счастье я отбираю у тебя все, что могу, и самого тебя, со всеми потрохами. Всякий раз, даже выезжая в Анталью, ты предаешь меня; одна мысль о том, что у меня есть не только завистливые враги, но и горячо расположенные ко мне друзья, уже посягает на мою обороноспособность. Стой и люби, а я ничего тебе не должна — ты уже получил главное счастье в жизни. Ты здесь родился.
И вот я думаю: они правда, что ли, полагают, будто такой пиар способен убедить или хоть подавить? Они действительно считают, что именно такую Родину хочется любить? А все они, которые это слушают и кушают, в самом деле, что ли, верят?
И убеждаюсь: да, они верят. Больше того: именно такая Родина устраивает очень многих. Почему — до последнего времени было для меня загадкой; но, глядя, как стремительно и охотно рекрутируются под знамена «Стратегии 2020» неглупые вроде бы люди, я наконец догадался. Такая концепция Родины отчасти сродни превращению Джекила в Хайда, а именно — внезапному счастью раскрепощения. Это вроде разрешения быть скотом — а для человека, даже самого цивилизованного, такое разрешение всегда сладостно, как-то даже оргиастично.
Ведь русская патриотическая концепция в ее нынешнем виде утверждает всего лишь, что чем ты хуже — тем органичней, родней и уместней. Это нечто вроде разрешения и даже прямого призыва быть откровенной, ни под кого не косящей, первозданной дрянью — и чем горячей и радостней ты себе это разрешишь, тем больше у тебя шансов на вознаграждение и, что еще ценней, национальную идентификацию. Поначалу я искренне удивлялся: как это отдельные личности, живые, с именами и фамилиями, радуются чьей-нибудь смерти? Даже если речь идет о трижды идейном враге — есть же какие-то приличия! Но служение Родине в отечественной патриотической концепции как раз и заключается в забвении приличий, в отказе от всяческой человекообразности — такова, скажем, была матрица поведения Долохова, который в «Войне и мире» предлагает расстреливать пленных, а особенный смак находит в том, чтобы спать с женой Пьера, живя при этом в его доме и на его средства. Вероятно, по меркам этой публики Долохов — больший патриот, чем Пьер.
