Федюничев схватил винтовку. Он щелкнул затвором и выскочил на крыльцо, широко шагнув через немца.
Вокруг никого не было видно. Лес стоял как заколдованный и молчал. Федюничев обошел вокруг изгороди и вернулся в дом.
Немец по-прежнему лежал на полу лицом вниз.
Федюничев склонился и перевернул его на спину.
Капитан, должно быть, совсем не слышал, что произошло: он все еще был в забытьи.
— Откуда он взялся? — спросила женщина.
— Не знаю. Похоже, по нашему следу шел.
— Смотрите, бок у него в крови.
Федюничев припал ухом к груди лежащего.
— Дышит, вроде бы, потихоньку, а может, и нет.
Вместе они положили раненого на лавку. Федюничев взял руку, стараясь нащупать пульс. Пальцы были судорожно сведены в кулак. Он с усилием разжал их, — на ладони лежал смятый комочек бумаги.
— Что-то тут есть!
Крупными, старательно выведенными карандашом буквами на бумажке было написано: «Меня преследуют. Сдаюсь в плен. Отправьте командиру».
— Вот тебе и раз, — пробормотал Федюничев. — Капитана придется будить.
— В госпиталь их надо обоих, — решительно сказала женщина. — Побегу подводу искать!
Она накинула на голову платок и выбежала из дома.
За три недели до начала войны в школе закончились экзамены. Постановлением педсовета Смолинцев был переведен из девятого класса в десятый. Он вздохнул с облегчением, так как все время боялся получить переэкзаменовку по алгебре. Правда, забот еще оставалось порядочно: план работы комсомольской группы не был выполнен. Кроме информации Тони Тростниковой о подготовке к пятилетию со дня смерти Максима Горького, в плане числился также доклад Смолинцева о международном положении. Он готовился весьма добросовестно и даже несколько раз ходил для этого в читальный зал клуба железнодорожников, где были подшивки разных газет и журналов.
На доклад, несмотря на то что каникулы уже начались, пришли и комсомольцы бывшего девятого класса, и несоюзная молодежь, и даже два десятиклассника — Иволгин и Шуров, уже окончившие школу и готовившиеся к поступлению в Мореходное училище.
Тетя Сима, школьная уборщица, в новой фланелевой кофте сидела в первом ряду с внуком на руках. Ребенок судорожно сжимал пухленьким кулачком липкую карамельку, грыз ее беззубыми деснами и размазывал по лицу. Иногда карамелька падала на широкую тети Симину юбку, и тогда дитя начинало сердито реветь. Смолинцев поневоле останавливался на полуслове, а председатель собрания Коля Дроздов подымался, стучал по графину карандашом и говорил хмуро:
