— Товарищи, президиум просит всех без исключения соблюдать тишину и порядок.
В середине доклада тетя Сима ушла, потому что ребенок набезобразничал ей на юбку. Но скоро она появилась опять и, когда Смолинцев уже окончил и стал пить воду из стакана, спросила прямо от дверей:
— Так что же, война-то будет ли, нет ли? Может, прослушала я, когда уходила?
Смолинцев вернулся к деревянной трибунке, с которой делались все доклады на школьных вечерах, и сказал, что хотя, как он уже указывал, мировые противоречия обострились до крайности, империалисты не осмелятся напасть на нашу страну социализма. А если это даже и произойдет, то ответом им явится мировая пролетарская революция.
— Ну, хорошо, коли так, — удовлетворенно заметила тетя Сима и ушла на двор к пильщикам, которые выпили по случаю субботы и играли на бревнах-в козла.
Между тем Гитлер в те дни уже стягивал свои войска к советской границе.
Роковое известие о вторжении в нашу страну немецко-фашистских захватчиков озадачило, конечно, и Смолинцева. Но он не был склонен разделять охватившую всех вокруг тревогу и упрямо верил, что должны произойти какие-то события, которые все переменят. Ему даже как-то не до конца верилось, что война действительно началась, что это и есть именно война, а не что-нибудь другое.
Так прошел целый месяц. Мировая революция почему-то задерживалась, а наша армия отступала, оставляя врагу родные села и города. Если раньше все, о чем говорили сводки, объявлявшиеся по радио и передаваемые из уст в уста, происходило где-то далеко и казалось все-таки не вполне вероятным, то теперь война придвинулась вплотную.
Как-то среди ночи глухие тяжелые удары потрясли дом, стекла уныло зазвенели, мать выбежала на крыльцо в одной рубашке. Смолинцев тоже проснулся, сел в кровати и в наступившей снова глубокой тишине услышал стук собственного сердца.
За окном сквозь кусты сирени, росшие в палисаднике, виднелась спокойная лента реки (дом стоял у самого берега). Созвездия непривычно переместились. Небо казалось незнакомым, будто весь космос сдвинулся от этих ночных ударов куда-то в сторону.
Ощущая подошвами босых ног прохладу крашеного пола, Смолинцев подошел к матери и на правах взрослого сына обнял ее за плечи.
— Успокойся, мама, пойдем!
На другой день оказалось, что на лугу за школой— как раз на другом краю поселка — разорвались четыре тяжелые бомбы. Их сбросили будто бы без всякой цели, только чтобы освободиться от груза, немецкие самолеты, безуспешно пытавшиеся пробиться к Москве. У места происшествия толпились любопытные. Впрочем, их было немного; население поселка заметно поредело за последние недели. Многие эвакуировались в глубь страны, а те, кто остался, предпочитали отсиживаться по домам. С невольным трепетом рассматривал Смолинцев глубокие воронки, искромсавшие землю.
