Проснулся он в шесть утра и, посмотрев, как прибывает и как потом трогается утренний пассажирский, спустился и пошел по городу, вглядываясь в его нелепый воскресный облик, вслушиваясь в его унылую воскресную тишину.
Позавтракав в греческом заведении на Марипоза-стрит, он отправился шататься по городу, забрел в бар «Белая лань» на Бродвее и взял себе пива. В городе оно теплое, а в «Белой лани» такое холодное. Час спустя он вдруг крикнул на все помещение:
— Эй, приятель, полдюжины пабстовского!
— Сколько? — спросил буфетчик.
— Шесть. Нет, лучше семь. Семь бутылок пабстовского.
— По одной? — спросил буфетчик.
— Нет! — крикнул он. — Вали все сразу.
Он понял, что уже стронулся с места, что уже пробуждается, и время от времени даже встряхивал головой, точь-в-точь как человек, который только что просыпается.
— Какой сегодня день? — кричал он. — Месяц какой? Год? Что за жители населяют город? Что-нибудь стряслось здесь за эти дни?
И все в таком роде.
Из бара он вышел уже после часа дня, весь пышущий от жаркого пива, слегка пошатываясь, такой благодушный, дружелюбный, настроенный на самый учтивый лад. Особенно к фонарным столбам. То и дело он раскланивался, жестикулировал и прищелкивал каблуками. Это так приятно, так здорово вновь колобродить и валять дурака, пусть даже в полдень.
Он отправился в парк подле окружного суда и вызвался сразиться с игроками в подкову, и ах, как поиграл, пока, утомившись, не начал трезветь, а уж тут засмущался и заизвинялся. В пьяном виде просто великолепно играл, подкова или залетала слишком далеко, или падала в нескольких шагах, ужас как смешно. А начав трезветь, целился уже всерьез, а это вовсе не так забавно.
Вышел он из игры не так эффектно, как сделал бы это пьяным. Даже жалковато как-то. Поблагодарил за то что дали ему поиграть. А будь пьян, непременно повелел бы запомнить, какой он им преподал урок.
Потом он пошел в другой конец парка, растянулся под магнолией и тут же заснул горьким тяжелым сном, и по лицу его было видно, как он измотан и несчастен.
Сон его длился как будто несколько дней, а может быть, ночей, а может быть, несколько недель или даже месяцев, но когда он проснулся, еще не было четырех. Ом сел, зевнул и, открыв глаза, увидел девушку. Он встряхнул головой и взглянул снова, решив, что, наверное, это ему снится.
Она сидела на траве под тем же деревом, совсем рядом и смотрела, как он спит.
Не раздумывая, даже не улыбнувшись, словно обращаясь в пустоту или ко всему окружающему миру, он сказал:
