— Пап, ну перестань. Ну, всё. Ну, хватит. Возьми себя в руки. Ты всё понял? Привези мне одежду. И обувь, конечно. Да, и ещё мой паспорт захвати. Не забудь! И побыстрее, если можешь, ладно? А то я тут в таком непотребном виде, что со стыда сгореть можно.
На время, пока я ждала приезда отца, меня гостеприимно приютила камера, а лейтенант отнёсся ко мне сочувственно и гуманно: он выдал мне какой-то старый мужской плащ, чтобы я могла прикрыться. Обернув вокруг тела простыню наподобие саронга, сверху я надела этот серый балахон и туго подпоясалась. Ноги мои, увы, оставались босыми и весьма мёрзли, а камера была не самым уютным на свете помещением, но я почти не замечала неудобств: меня утешала мысль, что скоро я буду дома. Ведь то, что я была жива, дышала, разговаривала, и мне больше ничего не мерещилось, означало, что я перетерпела ломку. У меня получилось! Пусть я непонятным образом оказалась в морге, но я всё-таки выжила.
И вот, свобода: дверь камеры открылась, и я выпорхнула в коридор. В кабинете сидел отец — бледный, с покрасневшими глазами, держа на полу между ботинок пакет с одеждой. Увидев меня в мужском плаще с чужого плеча и с босыми ногами, он привстал, и его губы затряслись. Предвидя, что он сейчас кинется меня обнимать, я остановила его:
— Папа, не надо. Дома поговорим.
Боюсь, я была с ним несколько сурова. Лейтенант Стрельцов сказал уже вполне добродушно:
— Штрафовать вас не будем, ограничимся предупреждением. Ну, одевайтесь и можете быть свободны.
Легко я отделалась…
Он вышел за дверь, а я протянула руку к пакету с вещами. Но отец, стоило нам остаться вдвоём, шагнул ко мне с трясущимися губами и произнёс рыдающим шёпотом:
— Лёлечка…
Как я ни старалась, я не смогла уклониться от его объятий. Он гладил моё лицо, разглядывал, ощупывал и шептал со слезами на глазах:
— Живая… Живая!
— Ну конечно, живая, папа, — сказала я немного нетерпеливо. — Поторопились вы меня хоронить. Ну, всё, дай мне одеться. Дома поговорим.
В прихожей горел свет, под люстрой стояла Алла, бледная и напряжённая, как будто готовилась увидеть призрак.
— Ну что, уже похоронила меня? — сказала я насмешливо. — А я ещё поживу. — Сбросив с ног сапоги и повесив куртку, я спросила: — У нас есть какая-нибудь еда? Я голодная как зверюга.
Алла растерялась. Делая руками какие-то жесты, она пробормотала:
— Я там… У меня… Я могу… Картошку будешь?
— Давай всё, что есть, — ответила я. — Я готова быка сожрать.
