— Но он же не в «почтовом ящике».
Я возразил:
— Ну и что? У них тоже наверняка есть закрытые темы.
Она с сомнением подняла глаза. Но, кажется, она начинала верить. Бог ты мой, сколько неверных мужей на планете спасает от разоблачения холодная война!
Рита спросила:
— А ты ничего за ним не замечал?
— Абсолютно.
— Впрочем, ты, если и знаешь, все равно не скажешь. У вас это называется мужской солидарностью.
— Что ты себе забиваешь голову всякой ерундой? Лучше ешь — я ем, а ты сидишь, как в гостях.
Она прикончила свои пирожные и компот с торопливостью работающей женщины, привыкшей есть на ходу. Мне стало ее жалко. Но что я мог сделать?
— Рита, — сказал я, — выкинь ты из головы эту чушь. Что он, стал плохо к тебе относиться?
— Да нет… Дома он, как всегда. Но ты же его знаешь — молчит и молчит.
Я расплатился. Мы пошли в маленький безлюдный зальчик и сели на диван в углу.
— Я не знаю, есть у него кто–нибудь или нет, — сказала Рита, — и я не хочу устраивать ему никаких скандалов. Но я же должна знать, как мне себя вести?
Она вдруг заплакала и сразу стала молоденькой и трогательной, как семнадцатилетняя девочка, которой впервые в жизни горько из–за любви.
— Ну, брось, — сказал я, — ну, что ты?
Я не удержался и по инерции задал традиционный вопрос:
— Ты его очень любишь?
— Не знаю, — сказала она сквозь слезы. — Не знаю, как это называется, но я ни к кому не относилась так, как к нему… Вообще, наверное, нам не надо было жениться. Ты знаешь, какими мы с ним были друзьями! Пять лет, с первого курса…
— Но он и сейчас к тебе очень хорошо относится, — возразил я.
Она печально покачала головой:
— Теперь стало как–то не так. Я не знаю, как это объяснить. — Она замялась. Но мне и не надо было ничего объяснять, все понятно. Понятно, и винить некого. Юрка не виноват. А она… она–то в чем виновата? Работала, заботилась о муже, растила дочку… Оба — люди и относились друг к другу по–человечески. Просто не вытянули счастливый билет…
Постепенно она успокоилась, вытерла слезы платочком и уже рассудительно проговорила:
— Гоша, ты пойми меня правильно: я вовсе не хочу отравлять ему жизнь. Но я же должна знать, как мне себя вести…
По лицо у нее по–прежнему было озабоченное и растерянное.
Мне не хотелось отпускать ее с таким настроением, и я потащил ее на выставку польской фотографии, а по дорого вел интеллектуальный разговор: рассказывал международные анекдоты последних трех лет. На выставке Рита терпеливо ходила по залам, добросовестно разглядывала фотографии голых девушек и даже говорила что–то о свете и композиции: она знала, что это входит в обязанности современной женщины. Но лицо ее не выражало ничего, кроме недоуменного вопроса: как они могли позировать в таком виде?
