Настоящим уведомляю также, что леску за номером третьим, о которой Вы просили, удалось достать в здешнем культмаге через Олимпиаду Васильевну, и надеюсь, что Вы получите её в самое ближайшее время.
В чем остаюсь
с искренним уважением
Тютиков Геннадий Филиппович
Здравствуйте, уважаемый и преданный мой друг, Олег Платонович!
Тысячу раз извиняюсь и прошу прощения за столь долгое молчание. Ещё тысячу, ещё миллион раз! Только сегодня, получив Ваше письмо с вопросом, почему не отвечаю, понял, сколь дорого мне Ваше расположение и как нехорошо я поступил, испытывая его. Были, были причины — Вам одному поведаю их. Сижу над бумагой и вспоминаю, а сердце то взмоет высоко, то покатится вниз под горку, как камень. Кстати, и болезнь моя явилась одною из причин молчания. Болел я долго, неистово, кричал в бреду; старик сидел у моей постели сутками — теперь сам слёг. Врач дала бюллетень, записав: «Фолликулярная ангина», но я-то знаю, что дело тут не в простуде, совсем не в ней... Приведу удивительно подходящий к этому случаю отрывок из письма горячо любимого мною классика русской литературы Гоголя Николая Васильевича: «Теперь я пишу Вам, потому что здоров благодаря чудной силе Бога, воскресившего меня от болезни, от которой, признаюсь, я не думал уже встать. Много чудного совершилось в моих мыслях и жизни!» Бог тут, конечно, ни при чём. А насчет чудного — судите сами. Да судите, вместе с тем, заодно уж, легко ли даётся оно человеку!
Ни одно из последних моих писем не обходилось без рассказа о чувствах к девушке; работающей в столовой на раздаче, по имени Валентина. И какова же была моя радость, когда она наконец обратила на меня внимание! Это я тоже уже описывал.
Итак, Олег Платонович, мы стали встречаться, и от встречи к встрече душевная наша приязнь друг к другу становилась больше и больше. Валя познакомила меня со своей бабушкой, крепкой старушкою с ясными глазами, на которую она удивительно похожа; с матерью, мастером маслозавода, и иногда вечерами я пил у них чай с вареньем или молоком. И тревога, потихоньку начавшая было овладевать мною, совсем исчезла из сердца: ведь всё шло так прекрасно! Только бабушка иногда, слушая меня, щурилась и грустно качала головой.
Однажды солнечным днем в конце августа, когда палит позднее солнце и выжигает дожелта листья, я пришел к Валиному дому. Скучно было сидеть в выходной в своей каморке, и как Дементьич ни уговаривал идти на рыбалку, я не согласился, — прямо больно стало от одиночества. Как же я дальше без неё? — такая тоска...
