Почувствовав свободу, я поднялся, шатаясь. Вдали по осоке улепётывал от Андрюхи водяной. Бежал он ходко, рубаха пузырилась на спине. На бегу он ругался, но как-то неуверенно, словно боялся, что Андрюха его всё-таки догонит. Дождавшись мерина, я вскарабкался на него, и мы поплелись обратно домой. С одной стороны, я находился под сильнейшим впечатлением от испытанных мной потрясений, с другой — переживал за то, что могу опоздать на работу. Ещё думал о том, что не зря тревожно было у меня на душе, когда я двинулся в это путешествие. Теперь вроде бы всё позади, а тревога осталась, не исчезла. Почему бы это? И что я сделал этому «невкоторому народцу», почему он так невзлюбил меня? Ведь сам-то я не испытываю ни к кому неприязни и хочу всем только добра!
Так мы двигались и двигались, не ощущая ни пройденного пути, ни времени, пока знакомый голос не окликнул:
— Э! Робяты! Ступайте давайте сюды!
Я поднял голову и обнаружил, что подъезжаю к мостику через речку, а на мостике сидит мой хозяин и удит рыбу. Он участливо закутал меня в свою фуфайку и пешком отправил домой.
Когда я уже отошел немного по тропочке, он крикнул вдогонку:
— Ну, как тебе? Поглянулось, нет?
Я остановился и кивнул головой. Отвечать мне не хотелось из-за навалившейся вдруг страшной усталости, но потом собрался с силами и сказал, что эту поездку я, наверно, запомню навсегда. Он радостно покивал. К разговору про Хухрю я не был готов — слишком сильно было ещё впечатление, а говорить о водяном почему-то не хотелось.
На работу я не опоздал — успел даже вздремнуть пару часов, потому что, когда я добрался до дома, было всего около шести. Проснувшись, услышал звон колокольчиков за окном и сразу вспомнил ночное происшествие. Вышел на крыльцо — это хозяйки гнали в стадо коров. В лугах за домом стлался туманен., в котором одиноко маячил Андрюха. Егор Дементьич сидел на завалинке и курил цигарку. Увидев меня, он закашлялся и произнёс:
— Эх, погодка-то! Разгулялась, задери её лешак!
Вечером я, отправляясь на свидание с Валей, захватил с собой магнитофон. Мы сели на скамейку перед её домом, и я включил его, затаённо улыбаясь в ожидании впечатления. Но там только что-то шипело и щёлкало. Или намокла плёнка в росной траве, или механизм повредился во время моей схватки с проклятым водяным, — я чуть не заплакал от отчаяния, что сорвалась моя попытка приобщить Валю к сделанному мной открытию. Я даже не решился ей сказать, что там было записано, так как по выражению моего лица и голоса она бы поняла, как много потеряла и как мне невыразимо жаль её.
