Если рассудить здраво, ничего особенного в этом голосе, наверное, не было. Колокольчики можно и в городе послушать, а потом, бывают и более сладкогласные существа, канарейки, например, соловьи. Но мне тогда было не до этих рассуждений. А только запело и заплакало сердце мое от этого нехитрого звука. И если бы пела она здесь всю мою жизнь — всю жизнь так и просидел бы на этом бревешке. И не надо было бы ни есть, ни пить.
Я настроил магнитофон и включил его. Колокольчик то возносился всё выше и выше, то замирал, и тогда я думал: вот-вот зашевелятся камыш или осока, и выползет из них безобразная Хухря с обломком стрелы во рту. Только я-то не Иван-царевич.
Кто-то прошлёпал к бревешку и, шумно дыша, уселся рядом. Я поглядел — это был старый знакомец, водяной. В лад с переливами колокольчика у него дрожали плечи, раздувался толстый, похожий на сливу нос. Да и в нём самом вдруг отчетливо проявилось что-то жабье: старая такая, сморщенная жаба. Он заметил, что я обратил на него внимание, и воскликнул, будто опомнясь:
— О! Тебя и сюды занесло! Привет, привет!
— Не занесло, а сам пришёл, — обиделся я. — Выдумаете тоже — занесло!
— Сам, значит, пришёл. — Голосок у него стал елейный. — И за какими же, интересно, делами?
Чтобы завоевать расположение старого водяного, я стал объяснять ему, что хочу познать тайны природы, так как очень её люблю.
— Это правильно, — важно сказал он. — Люби, люби.
Он вскочил с бревешка, приставил ладонь к глазам и долго смотрел в сторону кустарника, где скрылся Андрюха. «Невкоторый народец», — вспомнил я слова Дементьича. Смысл этих слов надо было понимать так, что «невкоторого народца» следует опасаться, да и, насколько вы помните, у меня были для этого основания.
Однако водяной никакой враждебности ко мне не проявлял. Наоборот, раскинув руки и сладко улыбаясь, пошёл ко мне, что-то мурлыча и напевая. Но стоило чуть утратить бдительность, он моментально оказался сзади и вскочил мне на спину, крепко обхватив руками шею и сжав ногами бока.
— Ух ты! Ух ты! — завопил он. — А чего это мы крутимся-то, а? Верещим-то чего? Ан я сам природа и есть! Люби давай! Пошёл, но! Да не туда-а!
И снова, как тогда на озере, какая-то сила потянула меня к болоту. Я даже крикнуть не мог, только захрипел и упал на четвереньки вместе с водяным. Но он оседлал меня сверху и закричал:
— Давай, давай! Уж там наслушаесся! Машину притащил, шпиёна! Ты погоди-и! Но! Но!
Я снова упал, на этот раз на бок, лицо моё провалилось в тину, и только край глаза на мгновение выхватил вдруг заполнившую всё небо губастую морду коня с огромным карим зрачком.
