— Полегче там, — буркнул Конова, хотя ощущение оказалось на редкость приятным. — У вас умелые руки, — добавил он, прикрыв глаза.
Боль понемногу отступала.
— Я вообще умелая, — ответила девушка, плотнее прижимая листья к коже.
Влажный компресс внезапно сделался горячим, эльф тут же вспотел. Дыхание замедлилось, и он почувствовал, как валится с лошади.
— Что такое… — успел выдавить Стремительный Дракон прежде, чем госпожа Текой подхватила его и усадила обратно, словно ее спутник весил не больше младенца.
Воздух вокруг задрожал, перед глазами все поплыло, а мышцы сделались жидкими, точно вода. В следующую секунду Конова оказался на лугу новорожденных волчьих дубов. Следовательно, он видел сон, и это обстоятельство расстроило его до чрезвычайности. «Я и так знаю, что будет дальше!» — запротестовал эльф. Собственный разум подводил его, вынуждая заново переживать первое в жизни крупное унижение. Конова попытался ускорить события в надежде быстрее промотать неприятную сцену и перейти к чему-нибудь другому, однако вставшая перед глазами картина меняться и не думала.
Смирившись с неизбежным, эльф вышел на середину луга новорожденных, касаясь юных дубков, что наперегонки тянулись к небу. Солнце стояло в зените, однако с каждым шагом воздух делался заметно холоднее. Трава под ногами начинала похрустывать. «Странно», — подумал Конова. День его собственного пребывания на лугу сохранился в памяти как довольно теплый, а теперь, куда ни глянь, все подернулось инеем. Большинству деревьев, уже достаточно взрослых, мороз не мог причинить особого вреда, но один крохотный волчий дубок бессильно клонился к земле. Листья на нем успели почернеть.
Конова заспешил было к юному созданию, но остановился как вкопанный. Деревце отливало серебром. Серебристые волчьи дубы рождались чрезвычайно редко, далеко не каждое десятилетие, причем обходилось их появление на свет весьма недешево. Но ведь в тот день никаких серебристых дубов там не было! Едва он вспомнил об этом, на лугу появилась эльфийка. Юная и прекрасная, она направилась прямиком к несчастному заморышу. В ее глазах сияла любовь к деревцу, а взгляд наполняла забота. Конова различил внутри себя тоненький перепуганный голосок, моливший о помощи. Голос деревца. Растение умирало.
Эльф пошатнулся, ошеломленный мощью, звучавшей в слабом, еле слышном зове. Растение жаждало жить, ему хотелось запустить корни глубоко в землю и вознести ветви высоко в небеса. Конова никогда прежде не ощущал такой страстной, непреодолимой жажды жизни.
