– Конечно, конечно. Понимаю, что тебе нужно какое-то время, но все-таки хочу сказать, что сейчас в тюрьме многое изменилось и что основная масса заключенных уже не та, что была раньше.
«Хочет дать мне понять, что воровские законы многим стали по барабану?» – подумал я и усмехнулся.
– Телевизоры и холодильники никогда не подменят настоящих идеалов. Каждый сиделец, попав за решетку, понимает, что автоматически стал одним из тех, кого называют таким нехорошим словом, как зэк. А неписаные законы еще никто не отменял. Вы же прекрасно понимаете, что своими внутренними правилами вы никого не сможете остановить, если вдруг что начнется. – Я посмотрел в глаза Пантелееву и увидел, что до него сразу дошел истинный смысл моих слов.
– Что-то мы не о том разговор ведем, Сергей Николаевич, – хозяин натянул улыбку на свое холеное лицо. – Вы, наверное, уже знаете, что вчера нас покинул Гиви Сухумский, и его камера осталась свободной. Думаю, там вам будет удобнее, чем в общей хате. К тому же постовые уже в курсе о вашем приезде, так что если что понадобится – они все устроят.
– Ну что ж, отказываться не буду, – я поднялся со стула, давая понять, что разговор окончен. Сейчас мне хотелось остаться один на один с самим собой, чтобы осмыслить до конца происходящее.
– До встречи, Сергей Николаевич…
Барак Графа находился в седьмой локалке. Подходя к воротам, я краем глаза увидел, как шестерки Графа уже побежали ему докладывать, что к нему направляются «гости».
– Засуетились, как мыши, – недовольно произнес Матрос.
Едва мы вошли в барак, как нам навстречу вышел Граф.
– О! Самсон? Какими судьбами? По делу или как?
– Да так, решил в гости заглянуть, чайку с тобой попить. Выходной нынче на дворе.
– Всегда рады видеть, – протянул руку положенец, но в его голосе отсутствовала та гостеприимность, о которой он говорил. Взгляд выдавал внутреннее напряжение. Граф был авторитетом нового формата и жил соответственно так же. Спокойный, расчетливый, с холодной улыбкой на тонких губах, он многим внушал страх.
Первый свой срок Граф отбывал в пятнадцатилетнем возрасте, когда в ссоре с приятелем сгоряча ткнул того отверткой в живот. Второй получил уже на зоне. Там же к нему плотно прилипло погоняло Граф, которое, кстати, очень подходило к его на редкость породистому аскетическому лицу и высокомерной манере вести разговор. Даже походка у него была по-барски неторопливой и очень уверенной. Было видно, что он знал себе цену. Даже голову держал по-особенному, высокомерно посматривая на окружающих. Взгляд жестких глаз всегда был направлен в упор, будто ствол охотничьего ружья. Графа боялись неспроста. Ходили даже слухи, что в свое время он порешил двух авторитетов, посмевших не признать его. Граф никогда не кричал, даже не повышал голоса, но слова, сказанные им, всегда были весомы. Они доходили до собеседника даже в том случае, если он разговаривал шепотом. Ровным, почти равнодушным голосом он казнил и миловал, отпускал грехи и тем же тусклым тоном взыскивал долги.
