Остановившись перед резными дверями кабинета хозяина, лейтенант поправил китель и, постучавшись, открыл дверь.
– Разрешите, товарищ полковник?
– Проходи, лейтенант, – начальник встал из-за своего стола.
Лейтенант пропустил меня первым, а потом вошел следом. Я посмотрел на некогда молодого опера Пантелеева и снова подумал, как все же быстро летит время. Еще недавно он был капитаном, а вот сегодня уже сидит в кресле начальника тюрьмы. В его глазах я прочел что-то похожее…
– Какими судьбами, Сергей Николаевич? – Пантелеев сделал два шага и протянул мне руку для приветствия.
Не колеблясь, я ответил на рукопожатие. Это раньше «ручкаться» с ментами было западло, а сейчас стало проявлением взаимного уважения, тем более со стороны такого человека, как хозяин тюрьмы. Менты, которые сами проводят большую часть своей жизни среди заключенных, со временем начинают отделять зерна от плевел и так просто не подают руки кому попало.
– Давно не виделись, – не отвечая на вопрос, сказал я, оглядывая кабинет, в котором практически ничего не изменилось. Те же шкафы с бумагами, тот же портрет с железным Феликсом и те же резные аксессуары на столе, рукоделие местных арестантов. В принципе, я и сам не знал, какими судьбами оказался здесь и, если быть честным, собирался это выяснить у него самого.
– Ну, проходи, Сергей Николаевич, присаживайся, – пригласил хозяин и еле заметным жестом дал понять молодому оперу, что тот свободен. – Чай, кофе? Или, может, что покрепче?
– Благодарю. Я в такое позднее время не употребляю, – отказался я, понимая, что предложение Пантелеева в первую очередь продиктовано собственной выгодой. Желанием наладить, так сказать, нормальные отношения.
– Тогда к делу, – хозяин сел в свое кресло и положил руки на стол. – Я тут кое с кем созвонился и узнал, что ты к нам всерьез и надолго, поэтому, Самсон, давай сразу расставим все точки над «i», – внушительно произнес он.
– Рано еще говорить о делах. Я пока не знаю, чем и как живет тюрьма, что тут происходит и кто чем дышит. Поэтому чего-то конкретного пообещать не могу.
Произнося давно забытые мною фразы, я ловил себя на ощущении, что смотрю на себя со стороны. Как будто бы это был не я. Трудно после стольких лет сразу окунуться в эту тюремную жизнь, да еще и взвалив на себя многочисленные обязанности. Но и отступать было некуда. Я был вором в законе, а значит, должен собраться и как можно быстрее включиться в старый, давно забытый образ жизни.
