Стук пишущей машинки, так успокоивший искателей приключений, совершенно неожиданно прервался, едва только доктор, по праву главы процессии, открыл большую застекленную дверь, ведущую в дом. В тот же самый момент двое из его спутников почувствовали, как их с ног до головы обдало волной холодного воздуха, что было более чем странным для жаркого июньского дня, хотя позже они уже не решались подтвердить данный факт со всей категоричностью. Зал, куда, миновав длинный коридор, вошли исследователи, был тщательно прибран и производил в целом довольно приятное впечатление. Блейка в нем не было; тщательный осмотр нескольких прилегавших к залу комнат также не дал никаких результатов. Вся внутренняя обстановка была выдержана в изысканном колониальном стиле, и, несмотря на то, что за порядком в доме следил один-единственный слуга, все помещения находились в состоянии, близком к идеальному.
Поочередно заглядывая в многочисленные комнаты, соединенные между собой широкими проходами и встречавшие гостей распахнутыми настежь дверями, исследователи в конце концов оказались в юго-восточном углу здания – там, где в просторном помещении первого этажа располагались библиотека и кабинет. Библиотека представляла собой небольшую аккуратную комнату с обращенными на юг окнами. Вдоль ее стен стояли полки, на которых громоздились специальные азбуки – с их помощью слуга имел возможность общаться со своим слепоглухонемым хозяином через язык прикосновений, – и пухлые брайлевские тома для незрячих – Блейк читал их кончиками своих чувствительных пальцев. Примыкавший к библиотеке кабинет был ярко освещен полуденным июньским солнцем, проникавшим в комнату сквозь те самые окна, что были некогда замурованы Симеоном Тэннером и вновь прорублены после его смерти. Как и следовало ожидать, Блейк находился в библиотеке – он сидел за стоявшей на письменном столе машинкой, в каретке которой торчал наполовину отпечатанный лист бумаги; множество других убористо заполненных страниц было в беспорядке разбросано на столе и вокруг него. По всему было видно, что Блейк внезапно прервал свою работу – скорей всего, виной тому было дуновение холодного воздуха, заставившее его поглубже запахнуться в домашний халат. Голова его была повернута к двери, ведущей в залитую солнцем смежную комнату. Вся его беспомощно-настороженная поза безошибочно выдавала в нем человека, напрочь лишенного слуха и зрения. Оказавшись в дальнем от входа углу комнаты, откуда можно было разглядеть лицо неподвижно сидящего Блейка, доктор вдруг побледнел как полотно и, поспешно отступив обратно к двери, сделал остальным знак не двигаться. Спутники доктора недоуменно переглянулись, но он оставил без внимания их вопросительные взгляды: ему нужно было как можно скорее успокоиться и стряхнуть с себя оцепенение, охватившее его, едва он только взглянул на лицо хозяина дома – ибо его взору предстала картина настолько страшная, что невозможно было поверить до конца в ее реальность. Теперь он уже не удивлялся тому, что тело старого Симеона было столь поспешно кремировано в далекую зимнюю ночь 1819 года – конечно же, его сожгли из-за того без преувеличения чудовищного выражения, что запечатлелось на лице затворника после смерти. Вот и сейчас на лице Ричарда Блейка застыла такая жуткая маска, что даже наделенный недюжинным хладнокровием человек вряд ли смог бы взглянуть на нее без содрогания. Доктор не сомневался в том, что покойный Блейк, чья беззаботно стрекотавшая машинка неожиданно смолкла, едва только исследователи вошли в дом, что-то увидел – увидел, несмотря на свою абсолютную слепоту, – и увиденное наполнило его душу таким невообразимым ужасом, что он скончался на месте, замерев в той позе, в какой застал его неведомый кошмар. Что-то нечеловеческое было в этом лице и в этих мертвых стеклянных глазах – огромных, синих, налитых кровью и вот уже шесть лет как утративших способность воспринимать образы окружающего мира. В них застыло выражение величайшего испуга, а уставлены они были на залитый ярким солнечным светом кабинет – тот самый кабинет, что много лет простоял в кромешной тьме, на которую обрек его Симеон Тэннер, заложивший кирпичом выходившие на болото окна. У доктора Арлоу Морхауза закружилась голова и подкосились ноги, когда он увидел чернильные зрачки трупа – несмотря на ярчайший дневной свет, они были максимально расширены, подобно тому, как расширяются в темноте зрачки кошки.
