— Тогда, может быть, перекусим? Я страшно голоден и быстренько соберу на стол. Да и вы, наверное, пока дожидались меня, успели проголодаться. Время обеденное, я угощу вас отличнейшим пирогом. Я сам успел послужить и знаю, как скуден воинский рацион, а жизнь служителя храма похожа на военную, верно?
Лайам понимал, что его болтовня не много стоит, но он всем своим существом ощущал, как горько сейчас юноше, надежды которого в один миг развеялись в пыль, и чувствовал себя перед ним виноватым. Хотя бы в том, что не мог ничего ему предложить. Кроме своего общества и обеда.
— Что ж, я бы, пожалуй, чего-нибудь съел, — сказал неожиданно гость.
— Отлично! Позвольте только, я поставлю коня в денник. Это не займет много времени.
Лайам завел чалого в пристройку и чуть ли не бегом вернулся обратно. Он был почти уверен, что незнакомец успел уйти. Но тот ждал, с непроницаемым видом глядя на море. Когда Лайам подошел к нему, он сказал:
— Я и не думал, что море такое большое. — Лайам рассмеялся, чуть деланно, но все-таки вполне сносно изображая веселость.
— Большое? Ну нет, дорогой друг! Здесь не наберется и сотни миль по прямой до противоположного побережья. Вот Колифф — тот и вправду большой, а это так — лужа.
Гость промолчал. Он терпеливо стоял в прихожей, пока хозяин бегал на кухню и сочинял там знаменитый саузваркский пирог. Лайам вернулся минуту спустя с большим блюдом в руках и парой тарелок под мышкой. Он провел служителя Беллоны в гостиную, торжественно водрузил свою ношу на стол.
Чувствуя на себе пристальный взгляд гостя, Лайам разрезал пирог, нагрузил аппетитными кусками обе тарелки и, немного смущаясь, протянул одну из них юноше.
— Сквернавка не заразна, — пробормотал гость. Похоже, он тоже чувствовал себя не очень уверенно.
— Я знаю, — отозвался Лайам, вручая молодому человеку тарелку. Рука его при этом даже не дрогнула, и он мысленно себя похвалил. — Вы ведь родились с этим недугом, да?
Гость коротко кивнул и принялся за еду.
Он ел с поразительным аппетитом и умял больше половины огромного пирога, начиненного овощами и рыбой. Постепенно юноша разговорился, но Лайам не так уж много о нем узнал. Гостя звали Сцевола, и хотя он родился больным, его родители-бедняки не задушили его, как чаще всего делалось в таких случаях. Лайаму подумалось: а такое ли уж это благое деяние? Жизнь бедноты в Кэрнавоне была нелегкой даже для здоровых людей. Возвышение культа Беллоны оказалось для Сцеволы божьим даром — в прямом смысле этого слова. В школы при храмах по настоянию Ботмера Лоустофта (которому, собственно, и явилась впервые богиня) принимали всех. Сцевола выучился там фехтовать, и хотя теперь он был всего лишь служителем низкого ранга, с ним обращались хорошо.
