Блин, это точно кошмарный сон! Тебя здесь нет! Люди не умеют читать мысли. Я сошел с ума! Я в камере один! Если не считать мнимого старика.
А вдруг нет. Что если он настоящий?
Нет, я не хочу к нему притрагиваться, он грязный и вонючий. Я брезгую, в конце концов.
От безумия, воцарившегося в моем сознании, голова пошла кругом. Камера начала вращаться вокруг меня вместе с сидящим на скамье дедом, в то время как я стоял в шаге от него и решался на то, чтобы прикоснуться к нему.
Полный идиотизм! Я стою рядом с бомжем, вижу его, чувствую как от него воняет, но сомневаюсь в его существовании!
В какое-то мгновение, из-за сложившейся ситуации и, наверное, плюс ко всему прочему, из-за того, что со мной уже успело произойти, меня охватила волна необыкновенного гнева, который неимоверно тяжело сдерживать, и вопрос, прикоснуться до старика или нет, разрешился следующим образом: я со всего маху, что есть силы, ударил деда ногой в голову. Скамейка низкая, да и дед не высокий, так что, высоко ногу поднимать не пришлось, и поэтому удар получился достаточно мощным.
Старик, без трепыханий, слетел с лавки и при падении с хрустом стукнулся головой о бетонный пол.
Я после своих спонтанных действий съежился так, будто меня окатили ледяной водой.
Меня повергли в шок две вещи: я не мог себя контролировать и нанес этот удар в состоянии, которое мне было совершенно не подвластно, и старик оказался настолько реальным, что я едва не сломал себе ногу о его голову.
Но боль в голени, которая, собственно, и соприкоснулась с черепом деда, меня волновала меньше всего. Сильно беспокоил тот факт, что он лежал на полу, подергивая ногой, видимо, в конвульсиях, а из носа сочилась кровь, в скором времени образовавшая целую лужу.
Все, хана мне! Версия, что меня подставили, потеряла свою актуальность окончательно. Даже если настаивать на том, что меня чем-то опоили, и я из-за этого съехал с катушек и принялся убивать ни в чем не повинных людей, все равно сути дела не меняет - я чокнулся и совершил тяжкое преступление, а может два или даже больше.
Мне затошнило, я блеванул, причем там, где стоял. Вытер губы рукавом своего не такого уже белого, как раньше, халата, и с очередным приливом тошноты рухнул на пол в бессознательном состоянии.
Пришел в себя. Шишка, которую заработал при падении, болела жутко. Не далеко от меня все так же лежал, распластавшись на бетоне, старик. Глаза у него открыты, но ни малейшего признака жизни в них нет.
