. Однако на размышление наводит то обстоятельство, что дипломатические и политические наблюдатели, с огромным вниманием следившие в Москве за этим выступлением, не усмотрели в нем каких-либо изменений сталинского курса в направлении возможных предложений германскому правительству. При более внимательном изучении создается впечатление, что эта речь, названная западными кремленологами «каштановой», в которой Сталин — в западном толковании и переводе — отказался «таскать из огня каштаны» для западной демократии (в русском тексте речи это выражение отсутствует), лишь ретроспективно и только в свете последующих событий приобрела то особое значение, которое ей первоначально едва ли было присуще.
Однако с начала 50-х годов главными аргументами сторонникам рассматриваемого тезиса, согласно которому инициатива к заключению пакта о ненападении исходила от Сталина, служат события первой половины 1939 г., и прежде всего переговоры чиновников министерства иностранных дел, аппарата Риббентропа и лично министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа с советскими официальными лицами в Берлине, а также сотрудников германского посольства в Москве с представителями Советского правительства, завершившиеся в конце концов на третьей неделе августа 1939 г. представлением советского проекта пакта о ненападении, а затем, после урегулирования территориальных вопросов для дополнительного протокола, и подписанием договора. Утверждение о том, что Советский Союз являлся на переговорах активной стороной, родилось позже, во времена «холодной войны». Его выдвигали главным образом лица, не имевшие непосредственного отношения к германо-советским переговорам. Уильям Стрэнг[33], главный английский представитель на прошедших перед тем без всяких результатов англо-франко-советских политических переговорах, один из первых, не имея никаких доказательств, заявил, что «зондаж возможности улучшения советско-германских отношений начала советская сторона весной 1939 г. после выступления (sic) Сталина 10 марта 1939 г.». Несерьезными и тенденциозными следует считать и утверждения д-ра Петера Клейста[34], столь же неудачливого в своих действиях сотрудника аппарата Риббентропа, который в Германии присвоил себе функцию главного свидетеля. Ради сотворения собственного мифа Клейст оказал науке медвежью услугу, последствия которой многие исследователи ощущают и по сей день. По словам Клейста, после выступления 10 марта 1939 г. Сталин уже в апреле начал «зондировать» в Германии, а с мая стал еще более «откровенным».
