Марина Цветаева. Неправильная любовь | страница 83
Это защитная речь всем женщинам, прощение их ошибок. А главное — самооправдание.
А своим двоим любимым, Сереже и Соне, посвящено другое стихотворение, написанное 20 декабря 1915 года:
Марина еще не поняла: с Парнок кончилась ее юность. А зрелость, какая она получится? На следующий день после последних стихов, посвященных Софье, Цветаева принесла покаяние мужу.
Он и не ждал. Он и не знал, что узел завязан — Соня ушла навсегда из жизни Марины.
Он тихо спал под сопение Али, кроватку которой любил ставить рядом, если Марина не ночевала. А она была комнатой выше, и она решала их судьбу.
Вошла, зажгла свет, озарив комнату голубыми сумерками, льющимися из фарфоровой лампы на цепях. Встала, как умела стоять — прямо и гордо. Синий шелк халатика струится до полу, превращая фигуру в изваяние.
— Сергей, проснитесь. Я должна сказать вам нечто важное.
Он похолодел — это могло означать все, что угодно. Сел, пригладил волосы.
Голос Марины звучал глухо:
— Я мучила вас, простите меня за эти осколки ворованной радости. За все и навсегда.
В кроватке стояла и смотрела Аля. Взрослыми, огромными глазами. Молча, словно поняла все, что происходило в эти мгновения. А до конца не понял никто. Марина не могла знать, что покаяние, принесенное мужу на всю жизнь, не покроет ее грядущих увлечений, измен. Не могла знать, что никакие пропасти между ней и Сергеем развести их уже не смогут. Что «поползет она за ним, как собака», несмотря на пропасти и расколы. Одно верно — гомоэротических связей в ее жизни больше не будет. В «Письме к Амазонке», написанной в Париже гораздо позже, есть фраза: «Больше меня этим не обольстишь».
Сергей понял, что выдержал испытание и что ежели таковые еще повторятся, тактика будет та же: понимание, отстранение, прощение. Только бы сил хватило.
Цикл стихотворений о Парное названный «Подруга», позже Марина переименовала, назвав «Ошибка». Только это ничего не меняло. Маринина судьба вышла на новый — единственно возможный для нее как человека и поэта путь. Стало ясно — ее поэзия питается новой страстью, как вампир свежей кровью.