Соня меня очень любит, и я ее люблю — и это вечно, и от нее я не смогу уйти. Веселья — простого — у меня, кажется, не будет никогда, и вообще, это не мое свойство. И радости у меня до глубины — нет. Не могу делать больно и не могу не делать».
Веселье, конечно, не простое. С подтекстом трагедии. С надрывом. Московские барышни резвились в Ростове, они были счастливы, они были одни… На них дивились простые бабы на ярмарке. Что они понимали, бедные?
В монастырскую гостиницу две хрупкие молоденькие женщины вселились, не скрывая бурной радости. Одни! Одни со своей страстью. И даже мысли о грехе остались далеко, в другом измерении. А стихи у Марины пошли самые откровенные. На такие она раньше не решалась.
Как я Вам — хорошеть до старости —
Клялась — и просыпала соль,
Как трижды мне — Вы были в ярости!
Червонный выходил король.
Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток,
Как Вашей брошечки эмалевой
Мне губы холодил цветок.
Как я по Вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как Вы меня дразнили мальчиком,
Как я Вам нравилась такой…
И тут же, в монастырской гостинице Ростова Великого Марина пишет:
Безумье — и благоразумье,
Позор — и честь,
Все, что наводит на раздумье,
Все слишком есть —
Во мне. — Все каторжные страсти
Свились в одну! —
......
— Что ни скажи! —
Я виртуоз из виртуозов
В искусстве лжи.
В начале 1915-го сразу же после возвращения домой, начались новые заботы, опять приходится внушать себе, что так жить — можно. Что раздвоенность между долгом и любовью — состояние для Поэта продуктивное.
Тем более что стихи сами собой так и льются из-под пера Марины. Она пишет целыми циклами: Ахматовой, Блоку, о Москве… Однажды она сказала, что пишутся стихи хорошо, когда болит душа… Когда невозможно просто жить, и только стихи, которые и есть изболевшая душа, превращаются в жизнь. У Сони то же самое… Стихи, стихи, стихи…
В марте уже звенела капель. На скатерти в синей вазочке живые подснежники, прибывшие из Крыма. Нежные, в чем душа держится: тоненькая жилка стебелька и голубоватый куполок почти не раскрытого цветка. Головки свешены — за что? Зачем? Почему явились, пробивая снег, и вот — умирают, отдав красоту двум углубленным в свои муки людям. Маринины пальцы крутили зеленую нить стебля. Ну, как такую немощь любить? Нет, не для нее сии наслаждения — букеты, вазы, герани, клумбы. Сильный жилистый каштан или тополь, к которому можно прижаться и черпать силу… Обед стыл, есть не хотелось. В тишине четко ходил латунный маятник больших сурового вида часов.
