Потому что в душно топленых
палатах Харитоньева дома легла всерьез умирать среди христарадников, калек, погорельцев
и карликов черная бессмертная бабка.
Глава 11
Потому что в душно натопленых
палатах Харитоньева дома всерьез легла умирать среди христарадников, калек, погорельцев
и карликов черная бессмертная бабка.
Когда водянисто онемели лодыжки и заскорузлые мозольные
стопы, когда три душегрейки озноба не унимали, стала бить икота и проваливаться
рот, приказала бабка по старой вере постель из опочивальни вынести.
Нельзя божьим людям отходить
на кровати, на пухе да пере, а как Спаситель родился в крови, на соломе, на жестких
половицах, посреди скотских копыт и грязи. Вся грязь земная на небесах алмазами
воздается.
Так и божьим людям надлежит
из яслей в смерть родиться.
Соломы с конного двора
принесли, бросили охапку на пол. Легла бабка, переодевшись в чистое, сама себе подвязала
челюсти церковной затрапезной косынкой, черной в белый горох, отказалась от телесной
укрепы, только тряпицу со зверобойным отваром сосала беззубыми деснами раз в день,
чтобы успеть покаяться и напутственное слово услышать.
По слову бабки всесильной
привели в спальную горницу всякого скота, набились в княжеское убожество смертное
куры, козы, телята, поросята, по углам гадили, чавкали из колоды хлебное крошево
да отрубную тюрю, блеяли, клохтали, пачкали наборные полы, как в хлеву.
В козьих орешках, в свином
кале култыхались блаженные, гнусавили акафисты.
Окна завесили белым льном
изнутри, зажгли избяные лучины и масляные коптилки, на подоконниках расставили плошки
с водой, чтобы было где душе омыться напоследок, все замки на сундуках и складнях
отомкнули, развязали узлы, ходила челядь в войлоке, прикладывала палец к губам:
Тс-с... отходит!
А тело на соломе в коросте
и скотском помете металось.
Тяжело уходила старая
княгиня, иной раз с площадной бранью бросалась, кусала за ноги сиделок, плевала
в глаза, носовой хрящ заострился по-коршуньи, вытекал из ноздри желтый гной. Бредила.
Попа не велела пускать
- он по новой вере служит, никонианин, не хочу его.
Боялись бессмертной смерти
домашние, мать в комнате с мигренью заперлась,
На третий день открыла
бабка костяные глаза. Облизнула обметанные губы.
Обычный четверг волочился
за окнами. Ясным голосом приказала позвать внука.
- Пусть читает мне день
и ночь отреченные книги. Иначе не уйду. Являться начну. В изголовье встану. Замучаю.
