- Всем известно, что
дамским господам на веселых вечерах потребно.
- И что же нам потребно?
- спрашивали бабочки парчовые, лукаво затеняли расписные личики полумасками на тросточках.
- Непринужденные экивоки
и благопристойное похабство.
- Ах, где это слыхано,
чтобы было благопристойное похабство?
- Не слыхано? Значит
я его таким сделаю, - спокойно отвечал Кавалер
Теснились женщины, развертывали
гремучие вуалехвостые подолы, краснели, обыскивали гостя быстрыми пальцами - не
прикасаясь ласками.
То одна, то другая из
полумглы выплывала, как вырезной силуэт, вся насквозь, как парусник.
- Скажите о ней сейчас
же - жарко шептала на ухо соперница и завистница - На что она похожа?
- На незаведенные часы
- вперив в несчастную стылые глаза подледной рыбы, говорил Кавалер.
- Почему?
- Ее пружина заржавела
двадцать лет назад, даже из корысти никакой лунатик или часовой мастер не вставит
ключ в скважину.
Вскрикивала ославленная,
заливалась живым кумачом из-под румян, того гляди веером по щекам отхлещет, но опомнившись,
сама протискивалась сквозь толпу гарпий и подлащивалась, подругу милую ненавидя:
- А о ней, что скажете?
- Ничего особенного.
Примерная жена, нежнейшая мать. В одиночестве причудлива, только муж и милый друг
за порог, она на софу ляжет, сметанки спросит, нежности сметанкой помажет и собачку
кличет: Азорка, полижи!".
- Ах, дрянь! - влюбленно
сокрушалась нетрезвых лет женщина, ноготь на большом пальце прикусывала, смотрела
свысока вполоборота, напустив в глаза поволоку беспорочную.
Подолгу щебетал Кавалер
о парижском искусстве "Eveiller le chat qui dort", о всех способах пальчиком
разбудить кошечку, которая спит. Искусство это деликатно, милые мои, и особой дерзости
и беглости пальцев требует, может быть применимо и стоя и сидя, на балу и в гостиной,
в присутствии мужа и малого ребенка - ангельское баловство, не в осуждение, а в
наслаждение, дабы время провести в нимфейной усладе. Обнажал руку до предплечья,
и в сгиб полного локтя погружал мизинец, сдерживая улыбку. Слушал, как женщины дышат,
но если одна, не вытерпев, руку протягивала - отстранялся - и такую личину строил,
что почти наяву слышалось, как лязгают железные засовы. Щелк-пощелк, не тронь меня.
Много ухищрений от пресыщения
придумано, взять хоть яблоки любовные, этакие шарики из пахучих смол, которые для
пущей сладости жеманницы в нужное место глубоко вкладывали, у скромницы - нарцисс,
у чаровницы - розовое масло, у львицы - удушливая амбра, горячечной самочки аромат.
