С пустыми глазами проводил
Кавалер за туалетом по нескольку часов, румяня губы и щеки, чистя зубы, подсурьмливая
брови, и налепливая мушки, согласно пришпиленному к краю зеркала шутовскому лубочному
реестру.
Брал щипцами вырезанные
из бархата мушки одну за одной из фарфоровой мушницы, ставил на телесный клей.
Всякая мушка свое значение
имела, будто глухонемой язык.
Большая, у правого глаза
- тиран, крошечка на подбородке - "люблю да не вижу", на мочке уха - нерушимая
девственность, на виске - бесплодные слезы, среди левой щеки - отрада, слева над
губою, - "арапчонок" - признак ласкового плута, прихотливого безопасного
любовника, беспросветной прелести.
Последнюю Кавалер ставить
не смел, ронял щипчики со звоном на подзеркальный столик - с той стороны зеркала
вставало перед ним его собственное лицо во всем бесстыдстве, благородстве и невинности.
Зачем фальшивой меткой
безобразиться, если есть своя чертовщинка, что создана из вещества того же, что
наши сны, отродинка, которую стерпеть нельзя, а деться некуда, еще в материнской
утробе отмечен был Кавалер, о чем еще мечтать ему было.
По пояс купался Кавалер
в женоподобии своем, отбивал телесные запахи ароматами из полусотни флакончиков.
Знал, что лицо истлеет, имя забудут, на могилу плюнут, врастет в московский перегной
голый череп, но и на пустоглазом костяке до Господнего суда останется на верхней
челюсти слева черная точка, будто острым грифелем ранили.
Последняя памятка: жил-был,
грешил-каялся на небелом свете Кавалер, гулял певчими каблучками по семихолмию,
кузнечным да пекарным воздухом большой Москвы вовсю дышал, в дерзости бесовской
и человеческой сам по себе научился смеяться, а потом сгинул, не без следа. Вот
же он твой родимый шрам - напоследок, на лицо.
Кавалер капризно опускал
пальцы в драгоценную скляницу с помадой из сорочки нерожденного ягненка и лилейного
выпота, стоила фальшивая красота дворянская не одну сотню мужицких "душек".
Ласково, как девушек
- "душками" называл Кавалер по завещанию отцовскому преданных ему крестьян
безымянных.
Безголосое дело, простая
и продажная российская судьба, паслен черный, отрава пустохлебная и дворянину и
смерду едина участь - мертворожденная сестра-близнец с косой острухой.
Кряхтели живые русские
душки, безропотно волокли гнилые лапти на невольничьи торги, а Кавалеру горя было
мало - новую порцию красоты костяной ложечкой зачерпывал.
В месяц по паре склянок
притираний изводил, не думая о стоимости.
