Нет, не лежала матушка,
встала, на костяных ногах полезла на колокольню, на голове голой - косынка черная
в белый горох, какую никогда матушка не повязывала. К крестовому оплечью примостилась
покойница и махала ручкой - остерегись, не ходи по саду, не смотри, дочка!
Пошла и посмотрела.
На травке гусиной лежала
белая рука - от локотка отсеченная, пальчики маленькие, девичьи, и на безымянном
- свадебный перстенек. Ногти посинели. На отрубе - косой скол кости торчал.
Рогатый прутик в руках
у Анны так и завертелся, как живой петрушка, ёкнул и указал находку. Бери. Твоё.
Бросила Анна прутик,
подняла с травы холодную руку. Свининкой сырой пахнет. Не крикнула, только щеку
внутри прикусила. Понесла. Заблудилась в саду босая, в двух руках третью руку убаюкивала,
завернув в полу рубахи - ноги заголились до срама, а ей что - поет, теперь нет стыда
- Анна во сне с ума сошла, черным ртом ухмылялась, баю-баюшки, гули-люлюшки.
Взглянула на мертвую
руку и улыбнулась. То не мертвая рука на руках ее гнила. То спросонок поплакивал
и гулил сын - первенец. На руках у Анны - младенец без пелен баловался. Желанное,
негаданное дитя. Чернобровый и горький - в мать, в отца - одержимый, нежный и счастливый.
Сызмала в глазницах - синева москворецкая, крымское золото, невского ледостава петропавловское
лезвие. Последний сын. Никому не отдам.
В полдень вошла Анна
в батюшкин кабинет. Села напротив. И сказала, спокойно, без страсти, как гвоздь
ладонью забила.
- Не пойду за него.
Взвился батюшка, Борис
Шереметьев, по столешнице кулаком постучал- дурит девка-супротивница, уж все сговорено,
все слажено, выкуп приготовлен, кони кормлены, сыченым медом поены, венцы позолочены,
наряд подвенечный булавками сколот по талии, а тут - здравствуйте, пожалуйста, выскочила
неурочная девичья причуда.
Позор на всю Москву,
меж семействами вечная ссора и раздор, и думать не моги, сумасбродка, прокляну.
Молчала Анна. Улыбалась,
как усталая роженица, после.
Зеленоватые глазища,
виноградные, не закрыла, не отвела, скулы бронзовые ожесточились, откуда бы такие
- рассеннно в пылу ссоры подумал батюшка - ах, да, мы же все при ордынской крови,
кровь на кровь - брань да смерть, не сольется орда с ордой, выйдет смертное дело,
уродилась Анна в мать - нравная и мудрая. Уж давно про себя жалел Борис о сговоре,
и женишка-то в стилице не приветили, сызмала в молодом червоточина, и брата старшего,
слышно, из фавора турнули, да и родня чванная, скупая да злопамятная.
