Робко подергал ее Кавалер
за рукав.
- Пойдем смотреть - и
в угол потянул, будто было там что невиданное.
Пошла.
Вместе на пол в углу
голова к голове легли, щека горячая - к щеке холодной. Дышали дети.
Молча показал Кавалер
на гвоздь, в паркетную доску вбитый, видно расшаталась доска, так и решили ее укрепить.
- Гвоздь. - сказала Анна.
И шляпку холодную, круглую с насчекой потрогала мизинцем.
- Не простой гвоздь
- ответил Кавалер - Пятый Гвоздь. Пять гвоздей выковали палачи римлянские, два
- в ладони, два в ступни, пятый - в сердце Христово неповинное. В ночь перед казнью
крестной очнулся Пятый Гвоздь, не захотел крови Христовой пить и взмолился Господу.
- Господи, не хочу я
больше быть Твоим гвоздем. Останови меня, Бог.
Удивился Господь, молитве
гвоздя, руками развел.
- Ничего не могу Я поделать,
если гвоздь гвоздем быть не хочет. Будь по твоему, не будешь ты гвоздем, а станешь
круглым столом. Утром все четыре гвоздя злодеи вбили, а пятый забыли. Вот тебе,
Анна - круглый стол.
Присмотрелась Анна, угловой
тонкой пылью и паркетными мастиками дыша, и впрямь, не шляпка гвоздя, а будто столик
кукольный. Клонило Анну в сон, и хотелось Кавалера по щеке погладить. Подумала и
провела вслепую пальцами от скулы к губам, а он только глаза прикрыл и зашептал
быстро:
- И с тех пор сидят за
круглым столом, за Пятым Гвоздем друг против друга Маленькая Большая Женщина и Маленький
Большой Мужчина, а меж ними - чарочка чеканная из Златоуста и свеча венчальная.
Видишь?
- Вижу, - ответила Анна,
слезилось ей, лучились последние свечные отблески, и точно - сидели за круглым столом
Мужчина и Женщина. Оба в парче, в турецком золоте да стеклярусе, в кистях киноварных,
будто рождественские золоченые орешки и фонарики. Он при шпаге с узорным эфесом,
орденские звезды на груди - самоцветы, диаманты да финифть. Она в фижмах, в малинских
кружевах, прическа башенкой, как прабабки нашивали. В ушах и у нее и у него - жемчужные
серьги-капельки дрожали. Грудь и у него и у нее бугорками припухла. Смотрят мимо,
улыбаются наедине Дама с Кавалером, лунной водой полны манные ладони. Никогда не
встретятся, не расстанутся вовек.
Когда нашли детей, спали
оба, в углу свернувшись. Сплели пальцы, где нареченный, где нареченная, не разберешь
с первого взгляда.
Оплыли огарки в шандальных
чашках, на подоконник накапал чистый воск.
А в пустой зале, где
на полу осколки да объедки деваха в совок заметала, дочитал роспись казначей пьяненький
ни для кого:
