Даром сладость не дается.
- отвечали быстрые сны. А чем заплатить, все знают и ты знаешь.
Кавалер сухо кашлял спросонок.
Пусто смотрел в близкий
потолок, расписанный райскими золотыми павами по смертной русской синеве. Проступали
на переносье не сведенные огуречным соком веснушки.
Являлся малахитовый лакей.
Предлагал шоколаду с корицей на серебряном подносе с вязью. Кавалер улыбался, ласкал
пальцами лисьи меха, мучил строчную отрочку. Оставлял на краю блюдца отмоклую коричную
палочку.
Представлял, как бродит
окрест бессовестный рассвет. Дома на Басманной, на северо-востоке от палат насквозь
стояли. Бабы-холстинницы хлебы ставили, на длинных лопатах в самопечный жар. Лавочник
отмыкал ставни. Молочное младеня в тростниковой колыске гулило, молока просило,
смотри, смотри, как кулачки жмет, хочет имя свое поймать и не может, тянется к огню
и плачет от ожога.
На Москве всегда все
жгут: ночные костры для будочников и нищих зимой, мусор и сухую траву весной, тополиный
пух - летом, опавшие листья - осенью.
Палят обрезанные сучья
деревьев, топят бани, чадят кухонные трубы, в барских домах разожжены для радования
и уюта изразцовые печи, пышут кузнечные горны, на дворах под сухими навесами лежат
полосы уральского железа.
Горят в праздничные и
викторийные дни сотни тысяч шкаликов иллюминации.
Горят купола и кресты
- золотые голуби о четырех крылах, горят пчелиными тысячными огоньками свечи в глубинах
церквей, за приотворенными окованными дверьми.
Горит на солнце жестяное
кружево дымников, и флюгарок, пунцовыми цветами распалены малеванные лица баб на
морозе. Румянец - по всей щеке, брови - сажей, губы - вишеньем ржавым цветут. Горит
в печном устье ржаной хлеб с закалом, откликается звоном нелуженая самоварная медь
- меди колокольной. Горит ярое железо в конских пастях на всем скаку, левая кольцом,
права еле дух переводит, а коренная на всех рысях с пеной у рта. Кнут ожигает рыжие
бока пристяжной, визжит пристяжная, частит по-волчьи в припрыжку, хорошо пущено!
Свистит жиган на кОзлах, на шапке - цыганское золото зажжено. На воре шапка горит.
В октябре волнами зажигались
винным и медвяным рощи на монастырских склонах над Яузой и по Москве-Реке. Алая
рябина посулила суровую зиму. Скворцы клюют грозди. Их перекличка в дрожащем воздухе
жестока и нежна:
- Жги- жги! Жги-жги!
Теплые надышанные жильем,
воздухи трепещут над крышами точно над пожарищем.
Остановился прекрасный
всадник, перекреститься у трех церквей - а на склоне играют дети-приемыши в платочках
из девичьей обители. Бегут парами, ширят круги, хохочут, перекличкой дразня водящего
