А ты сожги их. И посмотри,
что выйдет.
Никто не верил, что родит
мать-москва, Татьяна Васильевна, на старости лет последнего сына. А она верила.
Семь церквей на коленочках исползала, у Чудотворца сына вымаливала и получила. Первый
брат старше на двадцать лет. Отцов гроб вынесли, как в дом колыбель поставили, будто
из одной доски сколочены. Неслыханное дело: настояла Татьяна Васильевна, чтобы нарекли
последыша одним именем со старшим братом. Был первый, и второму быть, тем благодарила
она Чудотворца, иного имени для мальчика не мыслила. Что ж поделать - нарекли, домовые
попы у бар-князей покупные. Все ездили смотреть: как Христос на батисте баловался
княжий рожаненок, Кавалер. Красота его вперед него родилась. Старым письмом царьградскими
кистями краса желанная на Москве просияла - будто вОрона на первом снегу застрелили:
кудри - смоль, лицом - луна и вода, румянец на щеках вспыхнул брусникой, точно от
пощечины.
Старший давно в Петербурге
Государыне башмачки поутру лобызал за кофеем, в италийском государстве совет держал,
привозил издалека на Москву персидские диковинки да латинские мраморы. И тут навестил,
посмотрел на тезку-братца, молча вскинул бровь, удивился. В тот же вечер, не простясь,
сорвался с бубенцами в столицу от московских сует. Авось не выживет, слабое семя,
мало ли на Москве простуд младенцев из баньки да в ямку.
До десяти годов наряжали
Кавалера в жесткую церковную парчу пригожей девочкой.
Мать ему кружевные фантажи
и колокольцы серебряные, флакончики-ароматницы с эфесским мушкатом и смирной вплетала
в пряди. Опускала лицо в чародейство волос сыновних, дышала его ароматом без памяти.
На месте загрызть готова была - так любила.
Няньки-мамки одолевали
дитя пленной любовью, водили купать в белую баньку, окатывали любовными теплыми
водами, а он плакал, голый, в ладонях голову прятал, гремела в ушах одолень-вода,
то не одолень-вода гремела, то теряли маховые перья гуси-лебеди, вихрем кружась
над его головою.
Отчего никто их не видел,
отчего никто ему не верил, когда он показывал: вот же они гуси-лебеди, всегда, всюду,
вполсолнца, вполнеба мое имя продленное выкликают иерихонскими голосами, хотят меня
украсть, как мог, без голоса спасался от небес, просил нянек: - Раба возьми на ручки!".
Брали, брыкался, бился, не хотел оставаться, но некуда бежать от рабов. Всюду сыщут.
С ног до головы облили
гуси-лебеди из котла последнего сына приворотным золотом.
