Однако много и таких, которые принялись точить топоры, вилы, а у кого были, пики. Дабы встретить непрошеных и незваных гостей как должно.
Едва Глазовы вкатили во двор, подле ворот конский топот и громкий стук в несколько кулаков:
— Отворяй!
Переглянулись мужики.
А в ворота грохают пуще прежнего. И сердитый крик:
— Оглох, что ли, Михей! Отворяй, сказано!
Кивнул дед отцу Собинки. Тот откинул засов.
Во двор — всадники на взмыленных конях. Трое из великокняжеских близких людей. Старший — признал и удивился Собинка — Иван Васильевич Ощера, окольничий великого князя, один из самых при нём высоких чинов. Позади — дюжина конников попроще. Посадский староста Вавила среди них.
— Ты, что ли, Михей Глазов? — Окольничий сгоряча чуть не затоптал деда конём. — Отвечай!
— Он! Он и есть, — затараторил староста. — Не сумлевайся, государь. Здесь всех знаю.
— Я Михей Глазов. — Дед стянул шапку. — Что надобно?
— У тебя мужик беглый из Орды, что пустил слух про Ахмата?
И снова теснит конём деда.
— Не слух то — истина, — возразил дед, отступая.
— Не слух?! — гневно воскликнул окольничий. — Тебе почём знать? Москву переполошили! Рядиться с царём Ахматом — дело великого князя. Не ваше — свинячье!
Приметил Евдокима на телеге.
— Он, что ли?
— Я… — ответил Евдоким слабым голосом.
— Не слышу! Чего под нос бормочешь?! Али пьян?
— Бога побойся, государь! — вступился дед. — Подобрали еле живого на серпуховской дороге. Раненный в грудь, а ты — «пьян».
— Тебя ли спрашивают, холоп?! — обернулся Ощера. — Погоди, окорочу язык! — И страже, кивнув на Евдокима: — К великому князю! Немедля!
Кинулся один из конных выводить со двора телегу, на которой лежал Евдоким. Дед окольничему просительно, дабы сильнее не прогневить:
— Дозволь, государь, проводить и обратно взять подводу.
— Из молодых пускай кто пойдёт… — буркнул окольничий.
Авдюшка проворно — шнырь за отцовскую спину.
Один Собинка остался посреди двора.
— Добро, — сказал дед. — Отправляйся ты, Собинка. Да береги лошадь.
— Будь спокоен, деда! — ответил Собинка. — Всё исполню, как надо! — И вожжи из рук великокняжеского человека взял: — Дозволь мне, дядя!
Тот на окольничего глаза вскинул. Ощера вид сделал: не касаются-де его такие пустяки.
— Живее! — приказал. И, коня на дыбки подняв, ускакал со двора. Доложить великому князю. С ним — трое из стражи. А остальные, среди коих двое детей боярских, — караулом подле телеги.
Растрясло Евдокима на ухабистых московских улицах. Лежит пластом. Подле великокняжеских хором начали его стаскивать с телеги, жалобно попросил:
