— Земля-то тут, шагов двести. Совет-то вот наделил, а я вот никак не справлюсь, — как бы извиняясь, ответил Ерепенин.
— Кажи давай, посмотрим, — поднялся Липатов и, выйдя из избы, глубоко вздохнул, радуясь свежему воздуху.
Они прошли через зады. Игнат показал свою землю, которой хватило бы на пять мешков, а не на два, и опять, как будто извиняясь, рассказал, что луга наполовину проедены за овес и что до свежего придется проесть остальные.
— С войны вот так маюсь, год от году все хуже и хуже. Возьму лошадь, а она месяца через три-четыре свернется, не то загоню, не то такая непутевая попадет. Сначалу корову продал, потом другую, одежонку какая была, да так вот пошло и пошло. Двое сынишек в пастухах, дочь на огородах работает, сам уголь томлю и все-таки ни в тую, ни в сюю.
Здесь в поле Липатов увидел другого Игната, не того, который моргал и слюнявился на улице при мужиках, а крестьянина рассудительного и отдающего себе во всем отчет.
Со двора им закричал Илья, и они заторопились обратно.
— Какого... вы там прохлаждаетесь! — встретил их Ковалев. — Робить приехали, а не слонов продавать. Веди, где пахать-то?
Илья повел их во двор развалкой степенного мужика, у которого полны руки дела.
— Запрег уж, — кивнул он головой на запряженную в плуг лошадь.
— Это ты где? — спросил Липатов, осматривая ладный плуг. — Не у того, случайно, что к свинье нанимал?
— Ладно, после поговорим, выезжай живо.
Они решили пахать на переменных до утра. Завтра днем Игнат разбросает семена, а к вечеру один из них будет бороновать, а другой поедет пахать к Агафону, у которого также ни плуга, ни бороны.
Поздно, когда уже петухи пропели и в воздухе начало чувствоваться утро, Игнат опять пришел на полосу и ходил за плугом, радостно охая и посвистывая..
— Мне бы такую! Да я бы плюнул бы на Якова и не растер бы, — совсем повеселевший, передавая вожжи Илье, говорил Ерепенин.
— Ты как думаешь об нас? — приставал он к Липатову. — Что мы уж всякие понятия потеряли? Думаешь, скусу жизни нет? Чурбаны? Вот он давеча сказал, что они кобенятся, а я, што ли, не вижу? Ты думаешь, мне весело было слушать-то? Да будь ты проклят! Ды у меня, может, столько вот здесь накопилось, что им всем за год не вылакать.
Игнат еще долго, кричал. Как петух крыльями, размахивая руками, дергая Липатова за гимнастерку, опять брался пахать и только уже к концу пахоты, когда уже совсем рассветало, ушел, протуренный красноармейцами, готовить овес к севу.
