Рванувшийся встречный ветер захватывает дыхание, ряд лоз несется на него с сумасшедшей быстротой. Вот первая лоза; он вскидывает клинок — и опять одновременно вспыхнул над головами пожар десяти клинков. Разрезая воздух, воют сабли, тычутся в землю скошенными концами вздрагивающие лозы, ширкают глиняные головы, взлетают вверх проволочные кольца. Взвод рубит как один. Во всем эскадроне с ним может сравняться только Куров. Один за другим проскакивали десятки, немой, командой Хитрович построил их в колонну по три и на галопе повел в манеж для уколов. Он оборачивается назад и взглядом говорит товарищам, чтобы отдохнули перед уколами и успокоились.
Хитрович вздохнул, вытер рукавом взмокший лоб и, вкладывая клинок в ножну, вдруг заметил, что он не верхом и не на плацу, а стоит в своей комнате.
Он быстро сунул клинок до отказа, снял шашку, положил на кровать и, захватив полотенце, мыло и зубную щетку, вслух пробормотал:
— Так будет, так должно быть. Только взяться!
С твердым намерением взяться за работу Хитрович:старательно заштопал свисавший клинышек на брюках, переменил гимнастерку, начистил сапоги и пошел осматривать помещения и конюшни взвода..
За время его отсутствия во взводе изменилось многое и к лучшему, что почему-то Хитровичу не понравилось. Он ожидал увидеть по крайней мере запустение, если не полный развал.
Койки были старательно выверены и с безукоризненно заправленными одеялами, только угловая, вишняковская, была в морщинах, с перекошенным одеялом и слежалой, не взбиваемой подушкой. «Ну, этот известный», — махнул на нее рукою Хитрович.
Он заглянул под койки и, вытащив подоткнутые под матрац портянки (видимо, кто-то сушить повесил), строго посмотрел на них. У Кадюкова под подушкой лежала брошюра «Итоги XVI партконференции». Он посмотрел на нее как на улику, как на вещественное доказательство разболтанности и недисциплинированности взвода. Хитрович раскрыл брошюру и, поймав слова «Сталин», «индустриализация», «борьба», «процентов», вспыхнул от стыда, как пойманный на месте преступления. Ведь он еще не прорабатывал конференции, он может засыпаться перед красноармейцами, перед тем же Кадюковым, при первом же разговоре.
«Какой я мальчишка!» — подумал он, засовывая книгу обратно. Он повернулся, оглядывая стены. Все так же, за исключением, однако, вот этой доски. Что это? Хитрович подошел ближе, рассматривая нехитрые красноармейские записи:
Сам чиню гимнастерку и брюки и вызываю т. Силинского.
