Вечером мимо лагеря прогромыхала целая кавалькада русских танков. Теперь они остались совсем одни в зияющем пустотой лагере. Выйти за ограду и добрести до города было страшно: русские ушли, в городе только немцы. Может, даже переодетые в гражданское охранники. Так что появиться там в этих полосатых лагерных робах опасно. Видно, мужчины тоже не решались выйти: и на их стороне кто-то бродил вокруг бараков.
Еще целых три дня они оставались в лагере, пока Гиту не осенило, что в шестнадцатом блоке, так называемой «камере одежды», должны быть нормальные вещи. Ведь туда складывали все отнятое у вновь привезенных в лагерь узников. После сортировки лучшее отправляли в дар соотечественникам в Германию, а что недостойно их соотечественников — зачем-то хранили в этой «камере одежды».
Дотащиться до шестнадцатого блока в другом конце лагеря у нее сил не было, и Гита ей принесла великоватое синее платье и большой платок.
Рассказывая об этом Альбине, она вспомнила, что при возвращении, на границе, ей в проверочно-фильтрационном пункте НКВД выдали какое-то удостоверение. Но там не написано, что была в лагере, а что «прибыла из заграницы».
— Все равно документ, — заявила Альбина. — Завтра возьми его и паспорт с собой. Прямо с работы пойдем утепляться.
Пришлось Альбине признаться, что у нее нет паспорта. Что им, вернувшимся из лагерей, выдают только временное удостоверение на три месяца. Но его после истечения срока продлевают или выдают новое, такое же, опять на три месяца.
— Ну и… — Альбина поспешно перекрестилась. Она всегда, когда хочет выругаться, крестится. Видно, чтобы не произнести плохих слов.
На следующий день они, как и собирались, после работы отправились за чем-нибудь теплым. Склад, к которому они пришли, назывался «Пункт по приему и распределению одежды». Работавшая там женщина вынесла ей длинный клетчатый жакет, юбку с кофтой и пару чулок. А на обратной стороне ее удостоверения этого проверочно-фильтрационного пункта НКВД написала, что «одежда выдана», и сама же расписалась.
Юбка оказалась слишком широкой, но Альбина даже была этим довольна — пока можно подпоясаться, а потом окажется в самый раз. «Не всегда же будешь таким ходячим скелетом».
Теперь она на самом деле уже не такая худая. По карточке получала 600 граммов хлеба в день, а два раза в месяц — крупу или горох. Иногда во время дежурства еще и суп достается. А со вчерашнего дня карточки совсем отменили.
В булочной даже получился небольшой конфуз. Она привычно протянула продавщице свою карточку, а услышав: «Не надо, оставь ее себе на память», извинилась. Ведь знала, что отменили, на работе только об этом и говорили. Одна лишь старая Марцелина проворчала: «Могли раньше отменить». Обычно Люба в разговоры старших не встревала, но тут не удержалась: «Когда раньше? Ведь всего два с половиной года прошло со дня окончания войны».
