В эпоху насилия вера в мужское господство
одерживает верх над более древними тенденциями к
равенству в отношениях между полами. Легенды
сохранили следы времен, когда женщины
наслаждались большей сексуальной свободой, как
Брунгильда например, но они уже не внятны
современникам. [98] Господство мужчины оказалось
настолько чрезмерным, что пришло в противоречие
с природой секса, и ради собственных интересов по
чисто сексуальным причинам мужчинам пришлось, в
конце концов, ослабить свое доминирование.
Противно природе, что мужчина берет женщину,
как лишенную собственной воли вещь. Отдать и
получить -- природа сексуальных отношений. Чисто
пассивная, страдательная установка женщины
уменьшает наслаждение мужчины. Чтобы получить
удовлетворение, он должен вызвать в ней ответное
чувство. Победитель, бросивший рабыню в
супружескую постель, покупатель, выторговавший
дочь у отца, должен добиваться того, чего нельзя
получить насилием над сопротивляющейся
женщиной. Мужчина, который внешне представляется
неограниченным господином своей женщины, не
настолько властен в доме, как ему кажется; он
вынужден уделять часть власти женщине, хотя
постыдно скрывает это от мира.
К этому добавляется и другой фактор. Половой
акт постепенно начинает требовать от мужчины все
большего психического напряжения, и для успеха
стали нужны особые стимулы. Интенсивность усилия
растет пропорционально тому, как человек
подчиняется принципу насилия, который делает
всех женщин чьей-то собственностью, а тем самым
затрудняет поиск сексуального объекта, требует
обуздания сексуальных порывов и контроля над
естественным влечением. Половой акт требует
теперь особого психологического отношения к
объекту влечения. Это и есть любовь, неизвестная
примитивному человеку и человеку эпохи насилия,
которые использовали каждую возможность, без
всякого разбора, для обладания. Любовь, эта
сверхоценка объекта, невозможна, когда женщина
есть нечто низшее и презренное, как это ей
суждено при господстве принципа насилия. Ибо при
этом она всего лишь раба, а природа любви делает
ее царицей.
Из этого противоречия возникает первый великий
конфликт в отношениях между полами, который нам
открывает история. Брак и любовь делаются
противоположностями. Формы проявления этого
конфликта меняются, но существо его всегда
неизменно. Любовь заняла чувства и мысли мужчин и
женщин, и все больше становится центральным
пунктом душевной жизни, придавая ей смысл и
очарование. Но в начале она не имеет ничего
общего с браком и отношениями между мужем и
женой. Это неизбежно ведет к тяжким конфликтам,
которые донесены до наших дней эпосом и лирикой
рыцарских времен. Мы знакомы с этими конфликтами,
поскольку они получили бессмертное выражение в
искусстве, да и сейчас еще эти темы разрабатывают
эпигоны и те художники, которых занимают
уцелевшие островки примитивной жизни. Но мы,
современные люди, не в силах постичь существо
конфликта. Нам не понять, что значит избегать
решений, могущих удовлетворить все стороны,
почему любящие обречены быть всегда
разделенными друг с другом, обречены сохранять
связь с нелюбимыми. Там, где на любовь
откликаются любовью, где мужчина и женщина
желают посвятить свою жизнь друг другу, там
согласно нашему пониманию существа дела все
должно быть очень просто. Тот род поэзии, который
разрабатывает только эту тему, при современных
условиях мог бы предложить один выход: Ганс и
Грета обретают друг друга. Лишь это привело бы в
восхищение читателей семейных романов, но ни в
коем случае не трагический конфликт.
