— Чехов тоже об этом писал! — заявлял дон Федерико, глубокомысленно возводя к небу свой единственный глаз и желая придать большую весомость очередному пессимистичному умозаключению.
Но ни под каким видом, даже самому близкому другу Нелло, не говорил он о книгах по сексу, спрятанных под кроватью в ящичке орехового дерева, ящичек был сделан на заказ и всегда тщательно запирался, а ключ дон Федерико носил с собой и временами, после сытного обеда или благотворного сна в компании заведующего отделом, засунув руку в карман, ощупывал эту плоскую железку с блаженной улыбкой влюбленного, которая, впрочем, не могла разгладить всех морщин, избороздивших его лицо.
Вместе с аптекарем они совершали долгие прогулки в тот час, когда деревья на пустыре за околицей погружались в голубой туман, спускавшийся со склонов Кальтаджироне; друзья останавливались на краю обрыва, откуда просматривалась вся долина и берега Фьюмекальдо, в ту пору еще поросшие оливковыми рощами.
— Природе свойственны спокойствие и неподвижность, это люди все мечутся, суетятся. Скажи мне, где же она, жизнь? — вопрошал, неестественно растягивая слова, дон Федерико.
— Жизнь повсюду! — отвечал Нелло, срывая душистые травинки или кидая вниз камешки. — В прошлом и настоящем. Но она не суетная, как ты говоришь, а спокойная и гармоничная.
— Нет-нет! — горячился дон Федерико. — Жизнь должна кипеть, бурлить, а взгляни вокруг — сплошная серость! Чем мы живем? У тебя — аптека, лекарства, у меня — распорядок, бухгалтерский учет. Нам скоро по пятьдесят стукнет, а был ли у нас в жизни хоть один счастливый день? — Согласись, не было! А что ждет впереди? Тебя не пугает будущее?
— Вот ты и попался! Уже о смерти думаешь. Но ведь в смерти тоже есть своя гармония.
— Прикуси язык! Знаю, ты нарочно мне противоречишь!
— Нет, уверяю тебя, Федерико. Когда наши тела распадутся на химические элементы и смешаются с землей, это повысит ее плодородие.
— Ты рассуждаешь как типичный аптекарь. А разложение мысли!.. Разве не в счет? Нет, Нелло, смерть — это отвратительно и страшно!
Спор разгорался все острей, но едва долину скрывали тени, размывая ее очертания, друзей охватывала какая-то необъяснимая тревога, их голоса, звучавшие в тишине среди молодых порослей акации, начинали — казаться им самим чужими, искаженными, пугающими.
— Пора, — говорил дон Федерико и топал по булыжнику, чтобы избавиться от ощущения одиночества, рассеять внезапные страхи.
Друзья ускоряли шаг, обрывали разговоры и, когда за гребнем холма возникали мигающие огоньки деревни, оба испускали вздох облегчения и поднимали глаза к небу, где широкой дугой мерцал Млечный Путь.
