О Тиса!
Он пьянел, вдыхая от невидимой реки, от влажной тьмы, где изнывала по встрече с ним, по воссоединению, не заграница, не чужбина - его же половина, его же, Александра, европейское инобытие, с рождением отрубленное госграницей - односторонним тесаком. Он обречен был на неполноту. Он так с ней свыкся, что не ставил даже под вопрос...
Хруст гравия внизу. Светя себе под сапоги, вдоль состава шли пограничники; толчок, натянутые их макушками поля темных фуражек уплыли влево и растаяли в СССР.
Поезд Дружбы въехал на мост.
Под первыми вагонами загрохотало - подробно, гулко. Приблизилась и удалилась будка охраны. Он смотрел сквозь клепаное железо арочного переплета. С оставленной стороны прожектора с бессмысленной силой били по поверхности реки - довольно заурядной речке с берегом, заросшим простодушной ольхой. Еще мгновение - и Тиса, словно Стикс, подвела итог невыездному бытию. Он был - снаружи.
Или уже внутри?
Все продолжалось - и это стало первым, что поразило заграницей. Простые вещи. Непрерывность дороги, постоянство дыхания. Та же и весна в ночи, которую заземлили синие сигналы стрелок...
* * *
По пути из туалета у его окна остановилась Мамаева. Шанелью от нее благоухало, свежим потом и как бы весенней прелью - крыло носа само затрепетало. Провал ее рта дохнул чисто и горячо.
- Венгрия?
- Она.
- Значит, в рубашке родилась! Смотри сюда! - Этим продуктом "острова Свободы" были затоварены табачные киоски Москвы семидесятых: на ее ладони просиял посеребренный футляр крупнокалиберной сигары "Upmann". Она развинтила и вытащила уголок зеленоватой банкноты. - Доллары! Видел когда-нибудь?
- Не доводилось, - и отвернулся в отлетающую тьму.
- Лишних вопросов не задаешь?
- Жамэ.
Звук одобрения.
- А ты в порядке. Виду соответствуешь. Загадочному своему.
Он усмехнулся.
- Иллюзия...
- А если бы с усами, - не слушала она, - так вообще отпад. Вот отрасти, увидишь.
- Предпочитаешь усачей?
- Мужчина без усов, что женщина с усами.
- Спасибо за комплимент.
- Чехов сказал, не я...
Спонтанно снял он руку с поручня. Пронес у нее за спиной и обнял за бедро. За левое. Слегка напрягшись, с места она не двинулась. И даже не повернулась от окна. Ветром им оголило лица. Все грохотало. Поезд Дружбы набирал скорость, рука его смелость. Под юбкой были не колготки, а чулки разъединенность наготы. Плотной и гладкой. Она, взяв в рот футляр сигары и, покручивая им, никак не отзывалась - притом, что сеточка трусов намокла. Эта невосприимчивость подвигла его дальше - к немому изумлению. Она была не просто возбуждена, она была как после любви - и даже не с футляром со своим, а с тем ослом таджикским. Два пальца, а затем и третий, как в банку с медом погрузились. Еще и в смысле, что оставалось место. Вскользнула вся ладонь, за исключением большого пальца, который вынужденно ей уперся в анус - в горячее и толстое кольцо. Лениво, позы не меняя, она привела в движение широкогорлый мускул. Ладонь сдавило, скрещивая пальцы.
