Сделай мне больно | страница 22



В тамбуре лязгали железом сапоги.

Александр достал свой зарубежный паспорт. Книжицу упруго распирало от новизны. Он подержал ее в руках, потом обратно спрятал - не суетиться...

От купе к купе - пограничный контроль приближался.

Дверь отъехала.

Солдат показался Александру мальчишкой, играющим в охрану "священных рубежей". Розовощекий и насупленно строгий.

- Паспорт, пожалуйста!

Недрогнувшей рукой он вынул, подал и принял ироническое выражение под взглядом мальчика. Соответствую. Розовую страничку под никелированный пресс. Шлеп - и возврат в раскрытом виде:

- Счастливого пути!

Александр дотолкнул за ним дверь до щелчка. Изолировавшись, закурил и толчками дыма высушил красные чернила штемпеля: "СССР КПП 23 4 7... ЗАХОНЬ".

Он и не знал, что такой существует на политической карте страны. Пункт абсолютного счастья...

"Не разбери-поймешь, а в общем: Захуй, - хохотнул за стенкой голос. Так о чем мы толковали, мать?"

Он вышел в коридор.

Никого. Пограничники ушли, двери закрыты, все тихо, только над дверью в тамбур красный огонек сигналит о занятом сортире. Из-за дальней двери наигрывал свое баян:

На границе тучи ходят хмуро,

Край суровый тишиной объят.

У далеких берегов Амура

Часовые Родины не спят.

Снизу он взялся за оконный поручень; было воспротивившись, рама покладисто и разом соскользнула. Весной, сырой и щедрой, дохнуло так, что с первого глотка он захмелел. Стоял и не мог надышаться - будто вместе с Родиной и воздух кончится. Ночь была темной, без огней. Только звезды над пограничной зоной. Он выглянул по ходу - поперек угадывалась река. Та самая, мифическая с детства... "Над Тисой" назывался популярный в его детстве роман. про шпионов Разбухший томик в покрытом шрамами картонном переплете. Сочиненный кем-то с забытой украинской фамилией. Через эту реку - но из какой страны, хотел бы знать? - на советский берег причаливали в непогоду коварные резиновые лодки, набитые шпионами и диверсантами...

Его пробрал озноб. Момент был, как в канун так называемой потери невинности. Как во тьме перед первой. Самой жуткой и вожделенной. И даже он был сильней - момент. Пизду в СССР со временем познают все, включая и не верящих в возможность для себя такого счастья, но вот чужбину... Железный пояс "священных рубежей", пояс блаженства наивысшего, последнейшей из тайн отечественного целомудрия - тот разомкнется только перед избранными. Перед отобранными специально. Если, конечно, в этом поколении нам не дадут естественной возможности познания чужбины - войной. Или, по крайней мере, загранпоходом - для оказания братской помощи, когда в ночи поспешно, по тревоге, под рычание застоявшейся брони, наводятся понтонные мосты...