— Ага, на язык-то ты меток, — развлекался Яким. — А вот как фашиста валить…
— Да ты знаешь, сколько фрицев я в лесу укокошил, — вспылил Телок. — Тоже мне, меткач нашелся. Сам вон лежишь, как мишень фашистская. Еще таскай тебя… Иди ты: баба его из-под огня спасает и из-под юбки лечит.
Рука Якима метнулась в сторону Талатёнкова. Аникин успел резким ударом толкнуть того так, что Телок кубарем скатился вниз. Зажатый в руке Якимова нож с силой воткнулся в мокрый грунт на том самом месте, где секунду назад сидел Телок
Аникин пальцами перехватил кисть Якима и сжал. Рука Якима показалась продолжением железной рукоятки ножа, но Андрей сдавил еще сильнее, и пальцы Якима поневоле сами собой разжались.
— Ну, вы… — зло зашептал Аникин. — Силенок, смотрю, много скопилось. На разборки между собой тратитесь. Вы лучше вон… для немчуры и «галичины» приберегите.
Андрей кивнул в сторону села. Потом он отпустил Якима.
— А нож до поры у меня побудет…
— Верни, начальник… — угрюмо произнес Яким.
— Ага, я уже и начальник? — с той же бурлящей злостью ответил Андрей. — А я думал, ночной бой на хуторе из тебя дурь лагерную повыбил… Кто-то меня товарищем называл…
— Меня уже не перевоспитаешь, — устало, но так же угрюмо пояснил Яким. — Когда морозец таежный да магаданский тебя проберет до косточек да поморозит лет этак с пяток, то эту мерзлоту уже ничем не выведешь. Слишком глубоко.
— Ты не обижайся, Яким, да только дурак ты… — вдруг без всякой злости, как учитель — нашкодившему в школе ученику — ответил Аникин. — Фронт — это смерть и страх. Но для тебя, Яким, — это шанс. Это на гражданке каждый сам за себя был. Вроде и мир, и здорово, и живи да радуйся, а только не зря же в лагерях народу столько сидело.
— Красиво жить не запретишь, начальник, — ощерился Яким. — И ты лучше меня знаешь, что закон у нас, что дышло, и начальники его завсегда в свою сторону поворачивали, чтобы красиво жить за народный счет. А тех, кто с этим мириться не хотел, того — или на лесоповал, или к стенке. Так что начальники, они по обе стороны «колючки» начальники. Им лишь бы людей за быдло держать да чужими руками жар загребать…
— Выходит, я твоими руками жар загребал, когда с тобой и с Девятовым на хутор полз танки взрывать? — вдруг взъярился Аникин. Он навис над Якимом. Казалось, что еще секунда, и он разорвет того в клочья.
— Не-ет, командир, — пошел на попятный Яким. В его голосе послышалась явная растерянность.
— То-то, Якимов… — почти спокойно ответил Андрей. — Это на гражданке все порознь, и каждый хочет урвать кусок пожирнее, с одной стороны — начальники, а с другой — население, которое хворостины требует. Это на гражданке — волки и овцы и прочая живность. А здесь все — братья и сестры, от рядового до Верховного… И я, и ты, и Телок, и вот она…
