— У них были вопросы. Они спрашивали, не знал ли я что-нибудь о том, почему она решила расстаться с жизнью.
— И ты знал?
— Нет, — категорически сказал Трент.
Кэрри помолчала, и на мгновенье у него блеснула надежда, что она оставит эту тему. Как бы не так!
— Ты не говоришь мне всего, да?
— Я уже все сказал, — он принялся ходить взад и вперед.
— Подожди минутку. А как насчет того, что самоубийство, может быть, вовсе и не самоубийство?
— Спокойной ночи, Кэрри.
— Ты серьезно хочешь уйти от этого разговора?
Он резко повернулся к ней:
— Это не разговор. Это допрос с пристрастием.
— Ну, ты должен был уже привыкнуть к такому…
— Ты… — невыносимо, уже просто невозможно сдерживаться.
— Что? — продолжала приставать она, сверкая зеленью глаз.
— Невозможно поверить. Ты ведешь себя как…
— Как кто? Как жена? — прервала она.
Он смотрел на нее, всеми силами стараясь не раскричаться:
— Я хотел сказать, как сумасшедшая.
Видно было, что она немного отступила. Посмотрела вниз, прикусила губу. Когда она снова взглянула на него, он увидел слезы в ее глазах. Усталым и охрипшим голосом она сказала:
— Наверное, я действительно сумасшедшая. Если считать сумасшествием желание знать о человеке все. Когда люди женаты, они не должны ничего скрывать друг о друге.
Трента всего затрясло.
— Как ты, например, ничего не скрыла от меня о своем отце? Или о болезни своей матери? — вкрадчиво спросил он.
Его слова словно застали Кэрри врасплох. Она сразу как-то съежилась, закрылась.
— Я устала, — прошептала она и прошла мимо него в свою комнату.
Трент потряс головой:
— У-ух, и я устал…
Кэрри сидела на своей кровати в полном изнеможении. Что с ней случилось? Она чувствовала себя надоедливым, плохо воспитанным ребенком, капризным двухлетним баловнем, не дающим другим детям своих игрушек, но истерично требующим их игрушки!
Да что же такое произошло? Она никогда в жизни не вела себя так, никогда и ни к кому не относилась так неуважительно, с такой нетерпимостью.
Трент прав, она абсолютно сумасшедшая. Но, может, это из-за того, что она отчаянно влюблена?
Господи, что она натворила! Пристала к человеку, словно полицейская ищейка…
Темное летнее небо освещали огни вечернего города. Это зрелище нисколько не отвлекало ее от мрачных мыслей. Кэрри требовала, чтобы он говорил ей правду, но самой себе она могла честно признаться — ей вовсе не нужна эта правда. Ей просто неосознанно хотелось, чтобы Трент признался в чем-то настолько ужасном, что она будет вынуждена расстаться с ним.
