— Ну да, конечно!
— Хочешь верь, хочешь нет.
— Ты знаешь, во что я поверю. Я сама доводила до твоей двери бедных овечек, не забыл?
Он подошел к ней и очень серьезно сказал:
— Действительно, сюда приходили женщины. Но ни одна не оставалась после семи утра.
Ее почему-то потрясла эта честность.
— Это ужасно…
— Возможно, но это принималось всеми как должное. — (Она подняла брови, не в состоянии сказать что-либо.) — Я такой, какой есть, Кэрри. Я устроил свою жизнь так, как хотел. У всех, кто общается со мной, есть выбор.
— Хорошо. Поняла. Но почему ничего после семи утра?
— Это может быть неправильно понято, — он пожал плечами.
— Но что именно? Ты не любишь людей, которые спят допоздна? Или слишком поздно завтракают?
— Нет, не то. Просто это не более чем несколько часов удовольствия.
— А, поняла… Завтрак — слишком интимная вещь?
— Именно.
— Обсуждать то, что будет потом, когда съедим оладьи и яйца?..
— Я честный человек. Все, кто бывал здесь, с самого начала все знали.
— Поняла.
— Да, ты понимаешь, — совершенно неожиданно он взял ее руку, повернул и поцеловал ладонь.
Кэрри почувствовала, как тепло, почти жар, поднимается от запястья, выше… к локтям… плечам… Чуть не подогнулись колени… У него изумительные губы, полные, мягкие, чувственные, и поцелуй такой осторожный, неторопливый, дразнящий…
В этот момент она вспомнила свои недавние мысли и отняла руку.
— Я хочу распаковать вещи.
— А я не хочу тебе мешать, — спокойно сказал Трент, хотя в его взгляде горело желание.
Когда он был уже у двери, она окликнула его:
— Ну и сумасбродство мы с тобой тут учинили!
— Что? Наш брак? Или вот этот переезд?
— Все.
— А ты не так часто совершаешь сумасбродства, да?
— Да, редко.
— Так вот, чтобы ты знала: степень любого сумасбродства определяешь ты.
Чудесно, мрачно подумала Кэрри. Пусть бедняга, умирающий от жажды, сам определит, сколько ему пить. Лихо ты придумал, шикарный мальчик с Парк-авеню!
— Я приготовлю обед. Приглашаю тебя присоединиться, когда распакуешь вещи.
Хотелось ответить «да». По-настоящему хотелось. Но ей надо побыть одной, подумать, понять, что же делать в этом браке на год. И она отрицательно покачала головой.
— Я устала. Такой длинный день…
Он выглядел разочарованным, но старался не показывать вида:
— Хорошо, спокойной ночи, — и закрыл дверь.
Кэрри снова одна.
Тяжело вздохнув, она стала смотреть в окно, изучая новый вид, игнорируя все свои ощущения и мысли.
Это сон.
И она знала, во сне знала, что это сон, но просыпаться не хотелось, чтобы это не кончалось. Она чувствовала на себе его движущееся тело, оно словно из разжиженного металла, гибкое, прохладное, гладкое, изумительно приятное… А все ее тело — мышцы, кровь, кости — в ответ загораются пламенем страсти.
