— Так и есть, дорогой Уильям…
— Можешь поверить, так и есть.
Голос Джиа становился все тише, я пересел ближе, едва удерживаясь от желания хотя бы дотронуться до ее руки, утешить. Но в утешителе она не нуждалась, он у нее был — и она им была. Замкнутый круг на двоих.
— Я ненавижу себя за малодушие, — прошептала она. — За то, что побоялась ступить в бездну. Ненавижу себя еще сильнее, чем Генри.
— За то, что не рассказал? — спросил я осторожно.
— Он-то рассказал, — произнес Калеб мрачно, — но это не имеет значения. Вначале никто не верит, а потом все понимаешь сам.
— Тогда за что его ненавидеть?
— За синицу в руках. За щедрость и любовь. За то, что не хотел переживать проклятье в одиночестве. Может, поэтому сейчас он предпочитает смертных — с ними он чувствует себя не таким… проклятым.
Вопрос вертелся у меня на языке, но задать его не хватало духу.
— Вы не проклятые, — сказал я наконец.
— О да. Мы просто, как в «Матрице», выпили не ту таблетку. И теперь пьем каждую ночь…
Внезапно грянула музыка, и я чуть язык не откусил. Просто Калеб дотянулся до пульта и сменил Шаде на Кайли Миноуг. Она громко заявляла, что хотела бы сделать это со мной. Или с нами всеми.
Он подхватил Джиа на руки и неожиданно кинул мне. Конечно, я поймал — я поймал бы ее даже со сломанными руками.
— Детка, — сказал Калеб голосом героя-любовника шестидесятых, — не меняй тему. Меня не проведешь, я-то знаю, сколько бутылок подарил тебе месье Великий Карлик. Тебе не кажется, что сейчас не время экономить?
Она рассмеялась, так весело, будто секунду назад не говорила о страшных безысходных вещах. Мне бы так уметь переключаться.
— Гулять так гулять.
Вторая бутылка закончилась гораздо быстрее. Мы высунулись в окно подышать ночным воздухом, который откуда-то нес резкие цветочные запахи, потом Джиа вклинилась в середину и влезла с ногами на подоконник, на самый край. Я знал, что она не умрет, даже упав с гораздо большей высоты, но страховать ее было приятно. Тем более после всего, что сейчас обрабатывалось моей заторможенной ЭВМ.
Она игриво, как-то по-детски качнулась, будто хотела прыгнуть, и Калеб машинально удержал ее, прижал к себе отточено-заботливым движением. Меня хлестнула волна ревности, настолько неоднозначная, что почти причиняла боль. И скорее всего, такая же очевидная, потому что Джиа положила руку мне на плечо, будто предлагая участвовать.
— Можешь поверить, дорогой Уильям, что когда-то у нас был бой до смерти?
