Включи-ка голову, начальник охраны, ты пока еще на работе, хотя и не годишься для нее совершенно. Сегодня это настолько очевидно, что как бы хозяин дома не догадался. Позорище.
Неизвестно, обратил ли внимание господин Шиллер, а ее величество не заметила точно.
Слуга поклонился и сообщил, что в столовой подан обед.
За обедом статус Гюнтера поднялся — со ступеньки "служащий" на ступень "один из гостей". Так что за столом сидели втроем.
Повысили в ранге почти до небес. За одним столом с госпожой — впервые в жизни. И второй случай вряд ли представится.
Это потому что мы тут неофициально. Выедем за ворота — и все пройдет.
Испытание оказалось нешуточное: ее величество продолжала беседовать с герром Шиллером. Поскольку высокую политику они, видимо, со всех сторон вертели там, в саду, наедине, здесь это была почти светская болтовня — по меркам кайзерин, разумеется. На самом деле искусство щебетать ни о чем ей совершенно недоступно, говорить же за столом о делах — неуместно и даже неприлично. Так что она рассуждала о перспективах галактики вообще — отвлеченно.
Герр Шиллер отвечал — рассудительный, точный, невыносимый.
Гюнтер Кисслинг молча поглощал обед и маялся, мечтая об одном: чтобы эта пытка наконец закончилась.
После обеда уехали. Скрылся за поворотом дом, распахнулись автоматические ворота, пристроились спереди и сзади машины охраны — и кортеж покатил обратно.
Гюнтер Кисслинг молчал, время от времени взглядывая на кайзерин в зеркало. Предвкушение, светившееся в ней утром, и радость, гревшая ее днем, погасли. В глазах появилась усталость и грусть.
Будь ты проклят, Вернер Шиллер. Чтоб тебе лежать в своей могиле, не высовываясь… Стало стыдно: желать чудом спасшемуся умереть еще тогда — по меньшей мере некрасиво.
— Вот, значит, где он поселился, — сказал Гюнтер вслух сам себе.
Ее величество услышала.
— Нет, герр Кисслинг, — отозвалась она со слабой улыбкой. — Поселился он не здесь. Он же конспиратор, каких поискать. Это наемная вилла.
Специально снял загородный дом — для свидания с ней.
Кулаки стиснулись сами собой, но на лице удалось сохранить равнодушие.
В город вернулись без происшествий.
Вечером Гюнтер Кисслинг постучал в дверь гостиничного люкса.
— Войдите, — сказала императрица.
На мгновение замер, собираясь с духом. Потом вошел.
Она стояла у окна, смотрела на город.
Одиночество.
Если бы он умел рисовать, изобразил бы ее такой — и назвал бы картину именно так.
— Ваше величество.
Обернулась.
