О нет, очень даже хочу! — отвечало ее подсознание, стремившееся к этому последние восемь лет.
Его губы были совсем близко. Так близко, что она могла ощутить их вкус… Атмосфера накалилась до предела, казалось, между ними сейчас посыплются искры, а может, так оно и было на самом деле.
Филипп повернулся еще немного, и она почувствовала его губы на своей щеке, потом в уголке рта…
Он поцеловал ее, и, хотя Ханна и желала этого, желала долго и страстно, все равно ощущения, которые она испытывала, поразили ее. И напугали чуть ли не до смерти. Это было слишком прекрасно, а она зашла слишком далеко, чтобы теперь просто взять и отказаться.
Наконец, собрав волю в кулак, девушка отодвинулась и положила голову ему на плечо.
— Ты ведь обещал не распускать руки.
Когда Филипп заговорил, голос его был низким и хриплым:
— Не очень-то честно, если учесть, что ты начала первой.
С этим Ханна поспорить не могла. Она же буквально набросилась на него…
— Ты прав. Но нам нужно остановиться.
— Нет, не нужно.
Он коснулся губами ее шеи, и девушка задрожала.
— Только не говори, что не хочешь этого так же, как и я.
Конечно же, она хотела. И может быть, даже больше, чем он сам, но суть была не в этом. Отняв от него руки, девушка собралась с духом и попыталась разъяснить свою позицию:
— Когда мы познакомимся поближе, ты еще узнаешь о моей досадной привычке делать все так, как в книжке написано. К тому же я еще не вышла за тебя замуж.
— Никто не будет знать.
— Я буду.
Филипп разочарованно вздохнул. Потом подхватил ее на руки так, как будто она ничего не весила, и снова усадил на диван.
Так как доверять себе Ханна больше не могла, а он, как выходит, был не в состоянии держаться в рамках, то девушка решила больше ничем себя не искушать. То есть не целовать и не касаться его до свадьбы ни под каким предлогом.
— Мы прождали так долго… Две недели нас не погубят.
Он поднялся на ноги.
— Говори за себя.
Девушка отвела взгляд, чувствуя, что ее не столько смутила, сколько заставила всю затрепетать мысль о том, как же сильно она, оказывается, его возбуждает.
— Ты на меня сердишься?
Суровое выражение его лица смягчилось.
— Конечно же, нет. Если бы все люди ценили свои принципы так же, как ты, наш мир стал бы намного лучше.
Среди всех комплиментов, которые он только мог ей сделать, этот, без сомнения, был самым приятным. И Филипп произнес его настолько искренне, словно действительно считал именно так. Возможно, он и не был таким жестким человеком, как он предпочитал, чтобы о нем думали…
