Я стоял под тентом, наблюдал через витрину. Еще утром она была для меня совершенно чужой. Просто женщина из толпы. С тех пор произошло столько событий. Антония вела катер, пока я расправлялся с бандитами. Вокруг свистели пули, а эта женщина даже забывала пригнуться. Потом она плакала, рассказывала о себе, рассуждала о живописи, спала в маленьком потрепанном автомобиле. С этой женщиной, которая сейчас перебирала белье в бутике, я пережил самое острое приключение в своей жизни.
Антония вдруг стала мне близка. Очень близка. И я не знал, что мне с этим делать.
Переминался с ноги на ногу, надеясь, что она не замечает, что я за ней подглядываю. Выбрала лифчик и еще что-то ажурное.
Я сопротивлялся, но не смог противостоять желанию. Начал фантазировать. Мы одни в магазине. Антония, освещенная мягким светом, стоит у прилавка в нижнем белье. Таком, где сорочка и трусики — одно целое. Подбородок опущен, любящие глаза устремлены на меня. Манит пальцем.
Я приближаюсь. Она со стоном бросается мне на шею. Под тонким атласом я ощущаю ее отвердевшие соски, мягкое дыхание на моей шее. Она прижимается сильнее, покрывает мое лицо поцелуями.
Я изнемогаю от желания. Чувствую ее горячие руки под футболкой, затем ниже, и вот уже расстегнута молния и…
Кто-то подергал меня за рукав. Рядом стояла пожилая японка, затаив дыхание от восторга. В руках бумага и ручка.
— Прощу прощения. Ведь вы знаменитый американский актер Том Слоун?
На меня как будто вылили кувшин ледяной воды.
— Нет, — проговорил я, пятясь от нее. — Вы ошиблись.
Женщина расстроенно поплелась прочь, а я тут же пожалел. Надо было дать ей автограф Тома. По крайней мере хотя бы одного человека осчастливил.
Вернувшись в отель, мы разошлись по своим шикарным номерам, договорившись встретиться через час, когда она переведет первую страницу. Я бросил вещи на диван, набрал номер телефона Арчи, хотя не ожидал, что он ответит. Он и не ответил.
Неужели Арчи сам решил охотиться за Теччи?
Отдернув тяжелую штору, я посмотрел в окно на автомобили и людей внизу, на шпили замка Сфорца, где жил Леонардо в эпоху Возрождения до появления зубной пасты, телефонов и миниатюрных автоматических пистолетов. В сознании попеременно вспыхивали Грир, Теччи, Антония, отец. Ощущения сменялись так быстро, что я не мог их различить. Они смешивались, сплавлялись, пока не превратились в трясину, в которой я начал тонуть.
Когда-то давно я выпрыгнул из окна, маленький Пиноккио, нырнул в чрево кита, надеясь, что это поможет стать настоящим мальчиком. И вот пришло время, когда нет холостых выстрелов, никаких криков режиссера: «Снято! Прекрасно, Реб, давай сделаем еще один дубль». Что-то изменилось, или я по-прежнему деревянная кукла?
