Должно быть, Люциус увидел разочарование и унижение на моем лице, потому что сказал:
— Фейт, оставь нас на минутку.
— Конечно, Люк. — Она отошла в сторону. — Ах, какая у тебя коллекция оружия… Прикольный декор, такой демонический!
Люциус проводил меня к двери.
— Джессика, прости, — мягко произнес он.
— Ты о чем? — Я не потрудилась даже приглушить голос. На глазах появились слезы: слезы ревности, слезы смущения. Я так сглупила! Я готовила для него кролика, а он девчонку привел… И не просто девчонку, а Фейт Кросс!!!
— Спасибо за твою заботу. — В глазах Люциуса мелькнула жалость. Он заправил кудряшку мне за ухо, как обиженному ребенку. — Знаешь, только лучше не надо. Не сейчас…
— Ну, сглупила, извини. — Я оттолкнула его руку. — Больше не повторится.
— Фейт — мой друг, — спокойно сказал Люциус. — Я понял, что сейчас мне нужен друг. Тот, кто меня понимает.
Его слова меня уязвили. Кто поймет его лучше меня?
— Я тебя понимаю.
Фейт сняла со стены меч.
— Нет. Не так, как она. Сейчас я не могу ничего объяснить.
— И не нужно.
Его голос стал жестче, рука сдавила мою больнее.
— Джессика, у тебя есть Джейк. Ты выбрала его. И у тебя есть Мелинда. Неужели я должен оставаться в одиночестве?
— Нет, конечно… А, поступай как хочешь!
Я высвободилась, распахнула дверь и помчалась вниз по лестнице, не захватив даже куртку.
— Джессика, пожалуйста… — донеслось до меня. Я остановилась, глотая слезы, но больше Люциус меня не окликал, и дверь захлопнулась.
Этот сон снился мне с самого детства. Он не оставлял меня даже наяву. Я неизменно просыпалась в холодном поту, на смятых простынях. Я старалась забыть сон, думая о реально существующих вещах. «Квадратный корень любого положительного числа может быть извлечен с помощью формулы Ньютона…» Так я и справлялась, цепляясь за действительность.
Но той ночью в середине декабря я снова увидела этот сон — ярче, чем обычно. Избавиться от воспоминаний о нем мне не удавалось.
«Антаназия… Антаназия…»
Сначала женский голос звучал, как колыбельная среди высоких заснеженных гор. Острые черные скалы торчали среди сугробов, словно неровные зубы. Словно клыки. Снег сыпал все сильнее, гуще — так, что становилось страшно, будто у бури была душа, жаждущая крови.
«Антаназия!»
Меня всегда окликал и трижды. На третий раз голос срывался в крик, словно кто-то падал со скалы в пропасть.
Затем наступило молчание. Слышались лишь завывание ветра и шорох падающего снега, который скрывал далекие горные пики…
