-
На болотной
кочке, в осиновой
ступочке, ты,
раб Божий Даниил,
ничего не бойся.
Ни огня, ни воды,
ни людей, ни
зверей. Ни утром,
ни ночью, ни в
полдень, ни в
полночь. Иди
испуг прочь!
Во
имя отца и сына
и святого духа.
Аминь!
Не прекращая
повторять
заговор, я вынул
из мешка комок
шерсти, и стал
наматывать
его на подобранный
с пола карандаш.
С каждым витком
тело мальчика
дергалось все
сильнее, но я
лишь увеличивал
скорость, стараясь
побыстрее
перемотать
шерсть на карандаш.
Закончив, я
поджег комок.
Смрадный запах
вспыхнувшей,
как порох
шерсти быстро
наполнил комнату,
и я посмотрел
на Данилку.
По телу ребенка
пробежала
судорога, еще
одна и он открыл
глаза. Большие,
голубые, как
у его матери
глаза, смотрели
на меня, говоря
о том, что ребенок
в сознании. Я
постарался
улыбнуться.
Не знаю, насколько
хорошо у меня
это получилось,
но мальчик
протянул ко
мне свою маленькую
ручку. Я взял
его мокрую от
пота ладошку,
и негромко
сказал:
- Все
хорошо, Даниил,
все будет хорошо.
Какая-то тень
на мгновенье
заслонила свет
из окна. Я поднял
голову и увидел
прячущуюся
за рамой Таську.
Она смотрела
на нас, и ее голубые
глаза были
полны слез.
Рукой она закрывала
рот, сдерживая
рыдания, но
увидев, что
мальчик проснулся,
не выдержала
и заплакала.
Я взял стакан
с растворенной
в уксусе смолой,
перемешал и
посмотрел на
свет - красноватый
цвет говорил
о том, что Драконова
смола полностью
растворилась.
Смочив край
полотенца в
стакане, я сильно
отжал его в
ладони, и протер
ступни мальчика,
приговаривая
слова молитвы
благодарения
за исцеление.
Данилка молча
наблюдал за
моими действиями,
не дергаясь
и не пытаясь
мне помешать.
Это было хорошо,
и я уже начал
верить, что мои
сомнения и
страхи были
преувеличенными.
Увидев в окне
испуганное
лицо Анны, я
кивнул головой.
Подхватив
рыдающую в
голос Таську,
Анна потащила
ее куда-то за
собой, а я повернулся
к не сводящему
с меня глаз
мальчику.
- Ну,
как ты? - Спросил
я.
Данилка
моргнул, открыл
рот, чтобы ответить,
но в эту минуту
в комнату вбежали
Анна, Таська
и какой-то мужчина.
Я заметил, как
резко изменилось
выражение лица
ребенка, и вместо
ответа на свой
вопрос, услышал
истошный крик.
Глаза ребенка
закрылись, тело
вновь выгнулось
в дикой дуге,
а я чуть не потерял
сознание от
пронзившей
меня боли. Я с
трудом смог
обернуться.
Увиденное
настолько
поразило меня,
что на мгновенье
я потерял дар
речи: пространство
над головой
мужчины клубилось
и дрожало, как
дрожит плавящийся
от жаркого
асфальта воздух.
Леденея от
подступившего
страха, я заорал:
