— Спит. Он еще не проснулся. Вот даже и не знаю, будить ли его сейчас?
Вопрос вегикела Максима Анатоль Максимович оставил без комментариев, потому что метрах в трех от дивана заметил в этот момент голову. Лицо у головы было закрыто спутанными волосами и потому неразличимо, но из-под волос торчали рыжие усы, принадлежащие давнему дружку Тима Бобу Исаковичу. Боб Исакович шумно и очень грустно вздыхал, потому что уже фактически просыпался, только очень не хотел открывать глаза. А на диванчике напротив, уютно свернувшись, лежал некий Аскольд, про которого Анатоль Максимович знал не так чтобы очень много, но знал все же, что был этот Аскольд сыном красивой южной женщины по фамилии Мораторья.
Анатоль Максимович задумался. В порядке очереди в его голову пришло все, что было ей доступно из оставшихся воспоминаний о вчерашнем вечере, он счастливо вздохнул, вспомнив о подарке на день его рождения, и сокрушенно вздохнул, вспомнив о том, как он некрасиво этот день рождения отмечал. Точней, конечно, не вспомнив, а сделав логичный вывод о некрасивости.
— Ох, нехорошо, — тихо сказал он и сделал еще один вывод. Вывод был такой: если дружки Тима, а также Проспер, к дружкам не слишком относящийся, находятся на вегикеле, который куда-то мчится сквозь необъятные просторы Глубокого Космоса, то где-то здесь должен находиться и Тим. Тем более, что вегикел Максим сообщил ему, что Тим спит.
— А где же Тим? — спросил Анатоль Максимович, недоуменно оглядываясь, насколько ему это позволяла болезненно задеревенелая шея.
— Здесь он, сейчас проснется, — ответил сзади вегикел почему-то женским и неприятно знакомым голосом.
— Максим, почему ты говоришь женским и неприятно знакомым голосом? задал свой следующий вопрос Анатоль Максимович.
— Он до того допился, что хочет, чтобы я ему вдобавок ко всему еще и мужским голосом разговаривала, — прокомментировал вегикел.
Анатоль Максимович, предчувствуя недоброе, преодолел сопротивление шеи и обернулся.
За его спиной стояла Мария.
Она стояла в своей излюбленной боевой стойке — уперев кулаки в бедра, нехорошо выпятив челюсть и глядя на Анатоль Максимовича убийственными и прожигающими глазами. Анатоль Максимович отчасти из-за таких вот глаз старался с Марией как можно меньшие поддерживать отношения. То, что Мария была одета в ночную рубашку и больше ни в чем — даже на ногах, — совсем не уменьшало устрашающего действия ее боевой стойки, а даже и наоборот усиливало его.
