На очереди был лагерь у озера. Лейтенант Кухарский вращал верньеры, слегка подсвеченные особой краской, до тех пор, пока тонкий золотистый волосок на шкале не добрался до нужной частоты. В чашках наушников зазвучали тихие слова радиста:
— Я — Вода. Прием. Я — Вода. Прием…
— Вода, я Вершина! — отозвался Кухарский, щелкнув тумблером микрофона. — Доложите обстановку. Прием!
— Вершина, я — Вода! Все спокойно. Происшествий нет. Заболевших нет. Прием.
— Говорит Вершина. Следующий сеанс связи по расписанию. Отбой!
— Есть отбой! — голос радиста оборвался щелчком выключателя.
Кухарский снял наушники.
— Все готово, товарищ генерал! У озера все спокойно.
— Вот частоты, Константин. — Седой подал Кухарскому листок. — Нужно, чтобы Дорж внимательно прослушал эфир.
Кухарский подключил еще пару наушников и протянул их Доржу. Затем развернул молочно белевший в темноте листок и направил на него свет фонарика. Пробежав глазами несколько рядов цифр, Константин поднял брови и весело присвистнул. В таких диапазонах он не работал никогда.
— Давай, пересмешник, приступай, — хохотнул Арсен Михайлович, извлекая из заплечного мешка теплую куртку с каракулевым воротником. В пустыне стало неимоверно холодно. Бледный серп месяца и звезды уже казались не игривыми и сказочными, а злыми и холодными — от легкого ветра наворачивались слезы.
Лейтенант Костя защелкал переключателями и выбрал нужный диапазон. От холода пальцы теряли чувствительность, и вращать верньер с правильной скоростью было трудно. В трех диапазонах из десяти не было ни звука, и Кухарский несколько раз трогал провод от наушников, чтобы убедиться в наличии контакта. При прослушивании остальных частот тишина в наушниках изредка сменялась улюлюканьем или свистом, затем снова закладывала уши плотной ватой. В середине шестого диапазона Дорж схватил Кухарского за рукав. Кухарский замер, затем осторожно двинул верньер на полградуса назад. Дорж поднял палец вверх и обратился в слух. Кухарский недоумевал — в ушах насвистывало и трещало. Лейтенант уловил какой-то горловой звук, рычащий и переливающийся, как если бы кто-то полоскал горло. Звук отодвигал на второй план треск и шорохи. Теперь Костя вспомнил, где слышал примерно такие же переливы: из ларингофона, прижатого к горлу, когда радиостанция находилась в зоне неустойчивого сигнала. Да, и еще — монголы издавали подобный горловой звук в некоторых своих песнях. Кухарский попытался вслушаться, но не смог выделить ни одного слова. Вдруг прерывистый голос пропел: «Най-Нур». В наушниках это прозвучало «Дай-Дур», но Костя ни на секунду не усомнился в том, что речь шла именно об озере. Дорж почувствовал волнение Кухарского и предостерегающе сжал его руку, призывая к молчанию. Через две минуты металлический речитатив оборвался на самом нелепом месте, и воцарилась тишина. Не успел Кухарский протянуть руку к колесику настройки, как горловые звуки возобновились. Дорж слушал внимательно, кивал в такт чему-то, причем Константин не мог уловить никакого ритма, как ни вслушивался.
